Формула неверности
Шрифт:
— Не только в песнях петь: я устелю тебе путь цветами! — смеялся Мишка. — Кому-то надо эти выдумки поэтов претворять в жизнь. Тяжело нам, реалистам, приходится. Вечно чего-то боишься: то милиционеров, то шипов, то собаки…
— Какой собаки? — смеялась Таня.
— Такой, за забором.
Он стеснялся собственной сентиментальности. Однажды — смешно сказать — они любили друг друга на полу, усеянном ландышами…
Ботаник бы содрогнулся: какое варварство! Ей тоже было жалко цветы, но это уж потом.
Если на самом деле те, которых кто-то вспоминает,
Однако с таким букетом, с каким прошел к Маше Валентин, сподручнее всего делать предложение. Интересно, так это или нет?
И тут Таня сотворила то, чего никак от себя не ожидала. И за что совсем недавно осуждала родную дочь. Она быстренько вытащила из машины выстиранное белье, которое собиралась повесить, когда вернется из больницы, и помчалась по лестнице на второй этаж. Через супружескую спальню выскочила на веранду, она же лоджия — на кой черт Ленька ее застеклил? — и с хозяйственной сосредоточенностью стала вешать белье. Не забывая прислушиваться к тому, о чем говорят на соседней веранде.
Да что там не забывая! Она поднялась сюда именно подслушать, о чем будут говорить на Машиной половине. Белье — лишь предлог. Самообман. Мало ли что белье вполне могло пару часов полежать в машине.
Честно говоря, ее вовсе не интересовал Валентин. Но зато Тане хотелось услышать реакцию Маши на его предложение… Слишком все между жильцами этого двора перепуталось. Таня отчего-то решила, что ее сестра любит Каретникова. В таком случае у Валентина не было никаких шансов, а если она все это выдумала, то, кто знает, может, Маша ответит согласием на предложение подполковника, и тогда… А что наступит тогда?
Тогда Таня, так и быть, простит свою сестру и поверит, что между ней и Леонидом все произошло случайно. Как несчастный случай. И они вовсе друг друга не любят… Странно, что Таня готова была примириться с изменой сестры только в случае, если она не любит Каретникова… Ну и дела!
Да она просто непорядочная женщина, если отказывает сестре в таком чувстве, как любовь. То есть не возражает: пусть любит кого угодно, только не того, кто принадлежит ей.
Хорошо, что продолжалось лето, и стеклянные рамы лоджии подняты, и Маша сидела, как всегда, со Светкой за столом. Чаевничали. Или кофейничали. А такое-то слово есть? С какими-нибудь очередными сырниками. И ведь едят, не полнеют. Причем обе, а вот у Тани уже наметился животик.
— Я, пожалуй, пойду, — услышала она голос Светланы. — А то я у тебя уже прописалась. Прижилась. Раньше у богатых барынь были такие старушки, которых называли приживалками.
Маша засмеялась, но как-то без энтузиазма, и Таня подумала, что ссора с младшей сестрой, то есть с ней, ее всерьез гнетет.
— Ничего себе напридумывала! — сказала Маша. — Приживалка. Что бы я делала без тебя? После всех этих неприятностей. Тихо скончалась бы на своей половине, никто бы и не узнал.
— Я — напридумывала, а ты нет! — возмутилась Света. — С чего, интересно, тебе кончаться, такой молодой
— Любимые тоже умирают.
— Ну, раз о смерти заговорили, значит, мы в печали. Может, глицинчику выпьешь? Он слабенький…
— Или, может, обратимся к врачу? Ничего я не хочу! — пропела Маша. — Раньше я все думала, вот Николка приедет… Не так уж много вокруг нас людей, которые любят бескорыстно… А он написал, в этом году вряд ли получится…
Голос Маши дрогнул.
«На меня намекает, — подумала Таня. — Я и в самом деле люблю ее корыстно: чтобы и плечо рядом, и сестра заботливая, и чтобы никаких хлопот не доставляла».
Она ощущала себя неуютно. Наверное, как режиссер, у которого актеры в день генеральной репетиции говорили не то, двигались по сцене не так, да к тому же замешкался за кулисами один из ведущих актеров. Или его роль проходная? Как бы то ни было, он медлил со своим появлением. Наверное, стоял в коридоре, набирался сил перед решительным объяснением или тоже, как Таня, элементарно подслушивал?
Вошел в дом, а подружки и не слышали. Или у Маши опять была открыта входная дверь.
Явно, не слышали. Вон Светка говорит медленно, с ленцой, как человек, которого ничто иное не отвлекает. Неужели она права, и Валентин просто стоит и слушает?
— Можно подумать, у меня своего жилья нет.
Это Светлана. Все собирается уйти, но ей не хочется. Не обломится сегодня Валику походя услышать какой-нибудь секрет.
— Свою квартиру будешь сдавать, помогать молодой семье. Им сейчас много чего нужно.
— Оставь, с Олежкиными запросами, — имелся в виду зять, — это были бы так, деньги на сигареты!
Светлана недавно выдала замуж дочь и теперь частенько оставалась ночевать у Маши. Дома одной с непривычки было одиноко. Дочь жила с мужем у его родителей. Говорила, у тех такой огромный дом, что при желании можно не встречаться с родственниками месяцами.
— К тому же… Иной раз Славик у меня остается. У тебя ночевать он стесняется.
— Так бы сразу и сказала, что все дело в Славике…
— Здравствуйте, милые дамы!
Наконец-то решил нарисоваться. Жених! Таня представила себе, как Валентин раскланивается и всем целует руки. Маша рассказывала, что он из Петербурга, а там все такие воспитанные.
— Здравствуйте, королева! Чуть свет, и я у ваших ног! Света, похоже, опять заторопилась уходить домой.
— Спасибо, подружка, за доброту и ласку, за приют, мир вашему дому, пойдем к своему. Пока, Валик, ни пуха ни пера тебе.
— Погоди-ка, Света, мы еще с тобой не обо всем договорились! — сердилась Маша, а Таня догадывалась, что она просто не хочет оставаться с Валентином наедине.
— На работе договорим, — не сдавалась та. — И вообще, ко мне должен пациент прийти.
— На дом? Не придумывай!
— Вот еще, стану я придумывать!
— Ну хорошо, уходи, раз ты такая! Только, Свет, поставь, пожалуйста, цветы в вазу… Ваза в серванте в гостиной…
— Знаю, найду, — послышался удаляющийся голос Светланы.