Формула неверности
Шрифт:
— Но в чем? Он никогда и не скрывал, что играет в карты. Иное дело, что я не знала масштабов игры… К тому же он сейчас лежит на больничной койке. Если ты помнишь. И неизвестно, как долго будет заживать его рана.
Тут Таня слегка пережала: она знала, что рана будет заживать недолго. Да и не хотелось ей высказываться так определенно, когда она сама еще ничего не решила. Саша — девчонка категоричная, вся в свою мамашу, но до таких судьбоносных вопросов у нее еще нос не дорос!
Потому Таня решила ее не то чтобы отвлечь, а слегка
— Знаешь, Саша, в этой ситуации и твоя мать не слишком хорошо себя проявила. Но вот вчера твой отчим дал мне десять тысяч долларов, чтобы я купила в дом или нам с тобой все, что захочу.
— И ты купила.
— Конечно. Я поменяла мебель. Приобрела для тети Маши «Жигули» и себе песцовую шубу.
— Зачем тебе шуба летом?
— Считаешь, до зимы я не доживу?
— Мама, ну что ты сегодня так несмешно шутишь!.. Ты же прекрасно знаешь, что я совсем не это имела в виду. Скажи, а тетя Маша знает обо всем? В смысле, откуда взялись деньги на машину.
— Знает только, что Каретников мне их дал, а вот откуда взял, мы об этом не говорили, — сказала Таня и добавила тихо, для себя: — Но, кажется, обо все остальном она знает гораздо больше, чем своей сестре о том говорит.
Глава шестнадцатая
— Здравствуй, Маша, — сказала она и с порога выпалила: — Ты завралась, Маша!
— Завралась, — печально кивнула сестра.
— А почему? Ты ведь сама учила меня быть честной. Рассуждала, что как ни ври, а правда всегда наружу выйдет.
— Оказалось, младшая, что учить легче, чем своему учению следовать. А мне не хотелось, чтобы ты — мой самый близкий человек — меня презирала.
— Но за что я могу тебя презирать? Какое я имею право?
— Ты-то как раз его и имеешь. Никто другой, кроме тебя.
— Погоди. Значит, это касается только меня?
— Только тебя.
Маша все повторяла за ней, как будто своих слов у нее не было. Наверное, от волнения, но Таня почувствовала, как у нее внутри все захолодело.
— Это связано с Мишкой?
Господи, как она боялась услышать положительный ответ! Такого она точно не пережила бы. Но Маша покачала головой:
— Нет! Как ты могла подумать?
Почему бы ей вдруг презирать Машу? Что ее сестра могла сделать такого недостойного? Убила кого-то? Не может быть. Что-то украла? У Тани? Смешно. Значит, это может касаться только одной области их отношений — Таниных мужчин. Вернее, одного мужчины. У нее-то и было их всего двое.
Главное, у Тани сразу вырвалось: Мишка! А почему бы и нет? Почему Мишка, свободный мужчина, и Маша, разведенная женщина, не могли бы иметь какие-то отношения. Причем здесь Танино презрение? Она сама от своего первого мужа отказалась. Если уж на то пошло, пусть бы он достался по-настоящему достойной женщине.
Надо же, почему Таня всегда считала, что уж Маша всяк ей не соперница. Ее старшая
Это Таня своей болезнью, тем, что Маша вынуждена была взять на себя роль опекунши, состарила ее. Не внешне. Морально. И что Маша такого могла сделать, что теперь мучается, и плачет, и прячет от нее глаза?
Да Таня ей жизнью обязана. Жизнью и здоровьем. И что так долго была счастлива с Мишкой.
Но что это, она опять забуксовала на своем первом муже? Маша ведь сказала: не он.
— Я не хочу знать, в чем ты передо мной виновата, — твердо вымолвила Таня, — даже если это и так, знай, я тебя прощаю.
— Ты всегда была доброй девочкой, — сказала Маша, и глаза ее увлажнились.
Доброй девочкой! А в чем была ее доброта? В том, что сама была счастлива, а о сестре если и вспоминала, то снисходительно: «Бедная Маша, ей так не везет!»
Она села за стол напротив сестры. Надо же, и в этом они были разными. Маша любила сидеть на кухне, а Таня всегда старалась доделать свои дела и уйти в гостиную.
— Маша, я всю жизнь относилась к тебе как последняя свинья! — сказала Таня.
— Чего вдруг такое самобичевание?
— Того. Лучше поздно, чем никогда.
— Как ты себя чувствуешь?
— Нормально, — отмахнулась от ее заботливости Таня. — Вчера я из-за тебя переволновалась. Как представила себе, что ты в аварию попала и я как бы своими руками тебя убила.
— Попей-ка, дружочек, валерианочки. Неделю.
— Думаешь, без лекарства я с собой не справлюсь? Нет, хватит, поизображала из себя нервную барышню, будет!
— Что будет, солнце мое?
— На работу я устраиваюсь.
— Ты вроде говорила, Леня против.
— Мало ли что я говорила и мало ли кто против! А теперь решила на него больше не оглядываться.
— Не оглядываться на мужа? Это что-то новое.
— Новое, ты права. А если точнее, хорошо забытое старое. Разве прежде я была такой зависимой от чужого мнения?
— Я опять ничего не понимаю.
Маша поднялась с кухонного табурета и стала ходить по кухне, сложив руки под грудью. Казалось, в эту минуту она решает что-то важное для себя. Да и появившаяся в ней в последние дни суетливость не исчезла. Она будто с трудом заставляла себя слушать сестру…
— Видишь ли, я вдруг поняла, что последние пять лет жила на каком-то надрыве. То есть со мной происходило то же самое, что происходит со всеми людьми: им то везет, то не везет, здоровье то хорошее, то плохое, соответственно, и перемены в настроении. Люди вокруг меня совершали не только хорошие поступки, но и плохие. Действовали правильно или ошибались, а я вдруг решила, что у меня такого быть не должно. Если уж раз повезло, то пусть везет все время! А еще я присвоила себе право судить других людей, забыв истину дедушки Крылова: «Не лучше ль на себя, кума, оборотиться?»