Формула преступления
Шрифт:
— А где же ваш племянник, господин Гайдов? Отчего пропустил такой триумф? Какая жалость, не правда ли?
Отвечать какой-то сумасшедшей старухе Михаил Иванович не счел нужным. Одним движением сломав трость, кинул обломки к ботинкам чиновника полиции и быстро вышел. На него стали оглядываться. Господин Музыкантский вовсе изумился такому поведению мецената. А тетка замерла в недоумении:
— Что с ним?
— Скоропостижно скончался, — ответил Родион, думая о своем.
…Коля боялся шевельнуться.
— Что же случилось с Гайдовым?
— А что с ним должно было случиться?
— Но ведь он
Юношескую наивность Аполлон Григорьевич отметил смешком:
— Думаете, человека, убившего родного племянника, замучают угрызения совести? Вам еще, коллега, учиться, учиться и учиться психологии сыщика.
— Но как же закон, наказание…
— Наказание вышло куда страшнее полагаемого по закону. Какая пытка: видеть, как растет слава Макара, и не иметь сил ее остановить. Владея картиной, Гайдов не смог поднять на нее руку, это же не человек. При этом осознавать, что племянник, которого ненавидел, как бездарность ненавидит талант, и раздавил как муху, оказался сильнее. Испытание хуже каторги. У него срока давности нет.
— Так что же, он так и наслаждается жизнью?
— Возможно. Только не в столице. Вскоре Гайдов исчез. А куда, что — в полиции на этот счет сведений не имеется.
— Но как же «моментальный портрет»?
— А с ним что не так?
— Но ведь Гайдов не выходил убийцей! — в отчаянии вскричал Гривцов.
— Эх, юноша… Если б по одному портрету убийцу можно опознать… Нам бы пришлось искать другую работу. Вам — точно… Нечего отлынивать, подставляйте лоб, будем бить штрафной.
Звонкий щелчок, и из глаз Гривцова брызнули мириады звезд, так что он маленько закачался и увидел небо в алмазах. Аполлон Григорьевич руку имел тяжелую, а пальцы пластичные. Что составляет наилучшее сочетание для искрометного щелбана. Во всех смыслах.
Почесав место возмездия, Николя заявил:
— Готов отыграться.
Лебедев искренно поразился:
— Это как же понимать? Чтобы нашему дорогому, любимому и обожаемому Аполлону Григорьевичу — в лоб отвесить? Вот как дело повернули?
— Нет, нет… Так… Только на интерес… Имею я право историю рассказать?
В юном полицейском было столько обиды на несправедливость этого мира, что криминалист сжалился:
— Ну, валяйте, что у вас там припасено. На интерес…
— Мне про этот случай в участке рассказали… — начал Коля, запнулся и спросил, не скрывая подозрительности: — А вам он не известен?
— Многое мне известно из столичных происшествий… Какой именно?
— Про убийство барышни Водяновой.
Лебедев уставился на карниз, словно роясь в невидимой картотеке, и даже слегка шевелил губами:
— Водянова, Водянова… Что за фамилия мутная? Не припомню такой фамилии… Это когда случилось?
— Почти два года назад…
— Это по какому участку проходило?
— По 3-му Казанскому…
— По Казанскому… Да не просто Казанскому, а еще третьему… Ах да!.. Нет, не знаю этого происшествия. Видимо, без меня справились. Скорее всего — ничего интересного или сложного, да… А в чем там загвоздка?
Гривцов уже собрался проболтаться, но вовремя прикусил язык.
— А вот не скажу! — мстительно заявил он.
Аполлон Григорьевич смиренно потупил взгляд:
— Ладно, попробуйте… удивить меня. Если не справитесь, тариф известен —
— Опять щелбан?.. За что?.. Договорились на интерес.
— Интерес ваш в том, чтоб изучить трудности жизни… В чем готов всячески помочь, да… И щелбаны в этом непростом деле — самая полезная наука. Но если не желаете…
— Нет… Я готов… — сразу выпалил Коля и добавил: — А вы точно не слышали про эту историю?
— Молодой человек!.. Кого подозреваете?.. Лебедева!.. Это основу и вершину всей криминалистической науки, альфу и омегу, ну и так далее…Чего смотрите, как барышня на взвод гренадеров… Начинайте уж, а то лопнете от избытка чувств.
Слизнув волнение, юный чиновник начал самым загадочным образом:
— Случилось это в конце декабря…
Откуда ты, прелестное дитя
Не сыскать дней беззаботнее Святок. Снег лежит плотным ковром, сверкая и искрясь, морозы встали, кончились метели, вышло солнышко, наступило Рождество, и на душе так светло и привольно, словно уже весна. Да она и не за горами. Вся столица погружается в праздничные гуляния. Важные государственные учреждения и те откладывают решения судеб Отечества и народного благоденствия в дальний ящик, чтобы окунуться в радостный водоворот.
Даже преступный мир, стесняясь нарушить закон праздника, отправляется на каникулы. Стихают карманные кражи, про грабежи не слышно, а если и случается происшествие, то по невоздержанности. С такой мелочью полицейские участки сами справляются, раз им не позволено отдыхать, как нормальным обывателям.
А вот сыскная полиция со спокойным сердцем наслаждается жизнью. Чего штаны протирать в присутствии, все равно дел никаких! Так что под конец двенадцатидневного веселья кое-кто из доблестных сыщиков еле жив. Требуется отменное здоровье, чтобы пережить Святки. Не каждому они под силу. Особенно юным чиновникам.
На третий день святочного безделья Родион открыл глаза и кое-как разглядел толстую стрелку, которая обогнала десятый час. Вместо того чтобы бодро вскочить и сделать утреннюю гимнастику (хотелось бы взглянуть на таких героев), он поступил как разумный человек, а именно: плотнее закутался в одеяло. Но в отличие от нас с вами, старающихся придавить лишний часок, стал лежа анализировать, до чего же докатился.
Мысленно загибая пальцы, Ванзаров счел пережитые испытания. Вскоре обнаружилось, что мысленных пальцев не хватит и придется добавлять новые. А все потому, что за последние дни он не отказался ни от одного приглашения и в результате умудрился побывать, кажется, у всех родственников и знакомых и даже знакомых их знакомых. Ну и за каждым застольем, без которого Святки не представить, конечно же…
Нет, совсем не то, что подумали. В напитках Родион меру знал. А вот в закусках… Только прикинув в самых общих чертах, какое количество холодцов, салатов, жаркого, заливных судаков, печеных поросят, кулебяк, тортов и прочих домашних изысков уничтожил, он немедленно пришел в ужас. Если, конечно, в ужас можно прийти вот так на диване. Со всей ясностью логической мысли Родион осознал: еще немного — и рискует потерять форму. Хотя было бы чего терять, честное слово! Но испытания на крепость духа и желудка еще не закончены: сегодня опять званый обед у матушки.