Формула счастья
Шрифт:
— И как бы ты поступила?
— Так же, как и в складе. Если ты догадался устранить фрагмент, значит тебе ясно, как он появился в системе аэрозолей и для чего служит.
— Это скорее было догадкой, — признался я.
— Ага… А само программирование как действие совершенно элементарно. Отрываешь какой-нибудь фрагмент, в данном случае от внутренностей машины, и через преобразователь фиксируешь в нем выбранную программу. Потом прилепляешь фрагмент на место, и все.
— Но, предполагаю, о том, что из этого вытекает, мы не имеем понятия.
— Э, имеем… в самых общих чертах… — к этим своим словам Элия прибавила очередной
— Ясно, — пробормотал я. — Звучит правдоподобно, если не углубляться в суть.
— Да. Однако для наших кибернетиков, которые уже год прилагают усилия углубиться, звучит кошмарно. Да и как иначе, если до сих пор они пришли только к одному бесспорному выводу?
— Какому?
— Что еще долго не смогут понять сущность этой материи, всасывающей информацию.
Воцарилось молчание. Непонятная юсианская машина еще более плотно и ревностно отделила нас от внешнего мира. Мы сидели не двигаясь, охваченные ее серыми объятиями, как добыча в хватке чудовищной бескрылой птицы, и ее беззвучный, бездыханный, бестрепетный полет уносил нас… может быть не только в пространстве… Друг на друга мы не смотрели…
— А знаешь, — прошептала Элия, — что еще интересно… Фрагментможно оторвать только при прямом касании человека. Через перчатку, например, не получается. А если его вырезать каким-нибудь инструментом, то потом он отказывается принимать какую-либо информацию. И когда его возвращаешь на место… вливается туда. Даже знака не остается. Все равно, как если бы эта материя обладала свойствами жидкости… Если это вообще материя.
Мой, наверное, раздражающий в этот момент практицизм быстро рассеял атмосферу загадочности и напряжения, которая начала нас обволакивать:
— Ты говоришь, только через непосредственное соприкосновение с человеком. А роботы? Как им удается? У меня уже была возможность наблюдать их способ управления. Они не только с легкостью отрывают упомянутые фрагменты, но могут прямо подключаться к рейдерам!
— Э, нет не прямо, — возразила Элия. — Просто преобразователи встроены в них самих. Они сделаны ведь той же фирмой… Может быть, это все объясняет.
Я всмотрелся в клавиатуру едва выступающего из стены аппарата. Действительно, в левом нижнем углу был штамп эссико.
— Да, может быть, это все объясняет, — повторил я, не будучи убежден.
— Прибыли, — сказала Элия. — Будем садиться?
— Нет. Хочу просто увидеть этого странного юса, но чтобы он не понял, что мы прибыли сюда ради него. Элия нервно тряхнула головой.
— Да, мы вообще его не интересуем, — и дотронувшись указательным пальцем до одной из клавиш, произнесла: — Облет по южной периферии Дефрактора. Низко и очень медленно.
Я почувствовал, что мы снижаемся, и невольно задержав дыхание, наклонился вниз. Мы летели на высоте метров пятидесяти над полем и около двадцати метров в сторону леса. Трава уже была искрящейся, розовой, и среди нее ясно
— Гуляет. Мне кажется, что он просто гуляет, — сказал я. — Не с целью шпионить или строить планы диверсий и тому подобное. Он, может быть, какое-то чувствительное, романтическое существо. Или несчастное, больное…
— Перестань! — удивила меня своей реакцией Элия. — Не хочу о нем говорить… И не хочу гадать, такой он или не такой.
Она была очень расстроена. Но, похоже, не из-за моего сомнительного красноречия. Она торопливо дала следующую команду, и после того, как добавила излишне резким тоном слово «быстро», мы понеслись обратно на базу. Пролетели и над ней, и над конусами в низине, мимо восточного склона, потом продолжили полет по периметру над так называемыми «колоннами». Они выглядели так же, как и те, которые я мельком видел, проезжая на джипе в день прибытия, но их темно-красные поверхности отливали множеством светлых оттенков — факт, который до известной степени озадачивал, потому что едва ли эти колонны были дру- / гого сорта.
— Повернись направо! — раздраженный голос Элии заставил меня вздрогнуть. — Видишь что-нибудь?
— Нет. Все еще ничего не вижу. Однако с детства слышу очень хорошо.
— Прости, — заговорила она уже более кротко. — Я имею в виду тот холм.
— и?
— Я хотела тебе сказать, что под ним находится юсиан скаябаза.
— Юсианская база!.. А она разве не на западе от нашей?
— Та, что здесь — старая. Давно заброшенная. Или, по крайней мере, так выглядит.
— Снаружи не выглядит никак, — уточнил я. — Просто холм… А ты была внутри?
— Нет, но Штейн однажды был. Вот он и упомянул, что запустение в ней только видимое.
— А почему «видимое»?
— Мы так и не узнали, — ее ответ прозвучал как предупреждение. — Штейн собирался снова туда пойти, а потом описать ее обстановку в подробном докладе, но несколько дней спустя произошло… несчастье с ним и с Фаулером.
Мы приземлились в двух-трех километрах от заброшенной юсианской базы прямо на колонны, бесцеремонно раздавив их, и сейчас, когда в кабину уже не проникал солнечный свет, от ее стен заструилось мягкое перламутровое сияние. Я посмотрел на Элию — она сидела ко мне в профиль и была красива, как мечта…
— Выходим! — приказала она, и багряные лучи Шидек-са, хлынувшие в появившееся отверстие, окрасили мечту в красный цвет. Через минуту — расчищаем площадь тридцать на двести метров!
Она брезгливым движением вытащила преобразователь из стены, где вместо его прямоугольной формы «отпечатался» шестиугольник, и положила в карман своего элегантного жакета. С тех пор как я прибыл на Эйрену, меня не покидало ни на миг ощущение, что все вокруг нелепо, а может быть все — бутафория. Но именно сейчас оно было сильнее, чем всегда.