Формула смерти

Горвиц Лесли Алан

Как правило, каждый визитер должен был отмечаться у портье.

Когда Гейл прибыла в отель, других визитеров не было. Она подумала, что вряд ли у этих дряхлых старичков и старушек остались знакомые и друзья, которые хотели бы их навестить.

Она прошла мимо спавшего портье и направилась прямо к лифту. Гейл специально не уведомила Холмса о своем визите. Будет лучше, посчитала она, застать его врасплох.

Он жил на четырнадцатом этаже в конце длинного темного коридора, и, когда открыл дверь, глаза его округлились, а челюсть отвисла.

Казалось, он сейчас скажет: «Боюсь, вы ошиблись дверью». На несколько секунд он потерял дар речи. Он, конечно, узнал Гейл, но никак не мог убедить себя в том, что она ему не мерещится.

— Доктор Айвз? — выдохнул он наконец.

— Мне бы хотелось с вами поговорить, если вы, конечно, располагаете временем.

Холмс был в халате, хотя уже наступил полдень. В комнате стоял запах свежесваренного кофе, еще одно доказательство того, что он только что встал с постели. Сегодня у Холмса был выходной, и спешить ему было некуда.

— Как вы меня нашли? — спросил он и поспешил скрыться в кухне, которую и кухней-то назвать было нельзя; просто закуток с двухкомфорочной газовой плитой и небольшим холодильником.

— Мне дали ваш адрес в Бюро.

Он пробурчал в ответ что-то нечленораздельное, по всей видимости, выражая неудовольствие по поводу легкости, с которой каждый может заполучить его адрес. Гейл ожидала увидеть жилье Холмса именно таким: комната сияла безукоризненной чистотой и была заставлена массивной мебелью из мореного дуба. Комнатные растения напрочь отсутствовали, но зато на полке стояла клетка с желтым длиннохвостым попугаем, удивленно уставившимся на неожиданную гостью.

Фрэнсис вернулся в комнату только с одной чашкой кофе, забыв или не посчитав нужным предложить кофе ей. Он уже пережил то потрясение и теперь спокойно и в упор рассматривал Гейл, прикидывая, какую для себя пользу он сможет извлечь из ее визита.

— Итак, доктор Айвз. Чем обязан вашим посещением моего скромного обиталища?

Гейл вдруг почувствовала, что ей страшно. Друзья, с которыми она штурмовала вершины, всегда говорили о ее смелости, но это граничило с безрассудством. Последующие годы научили ее сдерживать себя и не давать волю эмоциям. После встречи с Майклом Фридлэндером к ней вернулись импульсивность, эмоциональность и жажда острых ощущений, вот тут-то и стоило бояться самой себя.

Гейл набрала побольше воздуха и решилась.

— Хочу поговорить с вами без свидетелей потому, что мне и вам угрожают большие неприятности.

Он поднял удивленно брови:

— Объясните.

— Речь идет об Алане Фридлэндере. Помните результаты его вскрытия? У вас он проходил как самоубийца.

— Я не могу помнить всех мертвецов, которых мне пришлось вскрывать. Перевидел их тысячи.

— С результатами вскрытия получилась какая-то неразбериха. Впрочем, как и со всем расследованием этого дела.

Во рту у нее пересохло, руки дрожали, и Гейл была уверена, что Холмс успел заметить ее нервозность. Она подошла к самому главному

и трудному. Сейчас или никогда!

— Ко мне приходил человек из манхэттенской окружной прокуратуры. Они располагают данными, свидетельствующими о том, что Алан Фридлэндер не совершал самоубийства, а был убит. Все, кто имеет отношение к этому делу, включая вас и меня, подозреваются в сокрытии важных улик.

Она замолчала и посмотрела на Холмса, желая знать, какой эффект произвели на него слова. Тот некоторое время молчал, но, ставя чашку на блюдце, расплескал кофе.

— Сокрытие улик? Этот человек из окружной прокуратуры так и сказал?

Гейл кивнула. Когда она прокручивала в голове предстоящий разговора Холмсом, такой вариант казался ей вполне правдоподобным. Тем более, насколько она знала, окружная прокуратура действительно интересуется деятельностью Бюро судмедэкспертизы.

Он поднялся со стула:

— Не хотите ли чего-нибудь выпить? Мне сейчас просто необходимо пропустить стаканчик. У меня есть только виски.

— Пусть будет виски, — ответила Гейл.

Итак, ее выдумка принята им за правду.

Глотнув виски, Холмс раскраснелся и расслабился.

— И что же вы им рассказали?

— То же, что написала в своем отчете. Но я в тот же день нашла копию заключения и обнаружила, что текст его кто-то изменил.

— Что вы хотите сказать?

— Кто-то изменил мои формулировки так, что заключение подтверждает факт самоубийства Фридлэндера.

— Так, так… — он налил себе еще виски. — И они считают, что я имею отношение к фактам сокрытия важных улик?

— Я только знаю, что они хотят с вами встретиться. Я подумала, что следует вас предупредить. И вы, и я попали в неприятную историю, а потому нам лучше держаться вместе.

— Да, да, — пробормотал он, погруженный в собственные мысли, и вдруг взорвался: — Я работаю в Бюро уже семнадцать, нет, восемнадцать лет и всегда делал свою работу хорошо. Никто никогда не мог обвинить меня в некомпетентности.

— Я это знаю.

— Однако должен сказать, что кое-кто в Бюро относится к делу не слишком добросовестно. Случаются ошибки из-за небрежности или лени наших сотрудников. У нас много проблем и, прежде всего, это нехватка оборудования для хранения трупов. Вы знаете, что пятьдесят холодильных камер не работают? Кроме того, в нашем штате завелись уголовные элементы, ворующие золотые зубы у покойников. Вы слышали о таком?

До Гейл доходили слухи, но она им не верила.

— Вы работаете врачом скорой помощи и знаете, как часто в нашем деле случаются ошибки, могущие повлечь за собой уголовную ответственность.

— Да, такое — не редкость.

— Конечно, все люди разные. Для одного определенные признаки могут указывать на самоубийство, для другого — на убийство. Я могу думать, как хочу, но если вскрытие не поручено непосредственно мне, я должен считаться с мнением старшего.

— Особенно, если это доктор Магнус?