Формула всего
Шрифт:
Старик Христофоров прикрыл глаза и едва заметно шевелил губами.
Стремительный возок поравнялся с урдэном. Поскольку дорога позволяла разъехаться без взаимных уступок, приказчик не удостоил цыган и взглядом.
Муша продолжал бормотать, а Буртя, как ни напрягал слух, не мог разобрать ни слова. Зато лошадь услышала! Протащив возок шагов за полста вперед по дороге, она заржала и встала так резко, словно на нее набросили аркан. Приказчик не понял, что произошло.
– Но-о! – гикнул он. – Давай! Пошла!
Лошадь не двигалась.
Хозяин пустил в дело кнут – без толку. Соловая по-прежнему упиралась.
Приказчик раздраженно оставил козлы, обошел лошадь слева
Муша наблюдал за его действиями с самой благодушной физиономией в мире.
Приказчик чертыхнулся, погрозил лошади кулаком и энергичной походкой направился к урдэну.
– Эй, цыган! Не скажешь, что с моей клячей? Как взбесилась, ей-богу! Чуть не укусила! А всегда была смирная! Ничего не понимаю. Может, ты понимаешь? Я заплачу!
– Мне от тебя денег не надо, – внушительно сказал Муша. – Я так посмотрю.
Он спустился с урдэна и направился к «взбесившейся» лошади. Соловая стригла ушами и беспокойно переступала на месте. «Что же он сделает?» – размышлял приказчик, но ход его мыслей прервался просьбой:
– Дядя, дай грошик.
Буртя просил без заискиванья, по-деловому, словно этот «дядя» был ему должен.
Выбранный тон показался приказчику несколько странным. Он привык, что нищие давят на жалость и умаляются, но цыганенок не видел в попрошайничестве ничего постыдного – он относился к нему как к ремеслу. Это был его скромный вклад в копилку семьи.
– Держи, – приказчик, не сводя глаз с Муши, который уже совершенно по-дружески гладил лошади спутанную гриву, рассеянно полез в карман за медяшкой.
Буртя быстро спрятал полученную монету, но полез к «дяде» снова:
– А хотите – я на пузе станцую?!
Неизвестно, что ответил бы ему приказчик на этот раз, только в тот же момент старый Муша повернулся и, с сожалением покачав головой, объявил свой диагноз:
– Тяжело ей, добрый человек! Перегрузил ты ее. Устала!
– Да у меня тут одно тряпье! – приказчик в недоумении кивнул на перины.
– Как знать, как знать… Может, черт тебе в тряпки чего засунул, ты сам не знаешь, а лошадь чует – вот и не везет.
– Про чертей ты внукам рассказывай!
Муша развел руками:
– Я что знал, то сказал, милый человек.
– Полно, цыган! Не обижайся! Тороплюсь… Видит Бог, как поспеть мне надо! К вечеру, в Дубно. Выручай! Скажи, что ты хочешь?
– Ничего не хочу. Разве выпить бы малость за то, чтобы лошади твоей полегчало!
– Это можно, – приказчик мгновенно достал из-под сиденья полуштоф с вином и протянул старику. Тот принял подарок и поднял тост:
– Чтобы все у тебя было хорошо! Счастья, здоровья… До ста лет тебе жить и беды не знать! Вот как я сказал! Чтоб нечистый, глухи наши уши, в твои дела не лез! Ну-ка сядь-ка теперь: авось да поедешь!
Приказчик вскочил на возок, крикнул «Но!», и лошадь как ни в чем не бывало пошла вперед.
– Всего тебе дорогого-золотого! – крикнул вслед ему Муша.
– Спасибо, старик, – донеслось с возка.
– Как ты это делаешь?! – воскликнул Буртя.
– Бог дал! Спасибо ему. Это такой секрет, туда-сюда, которому не научишь. Ты сам возьмешь, если сможешь взять. То, что понимается, то не говорится, – таинственно ответил старый цыган.
Они влезли на урдэн и тронулись в дорогу.
Глава вторая
Лава бы мэ барвало, туса, миро грасторо, во вэко на разочаваспэ [4] .
Солнце
4
Был бы я богатый, с тобой, мой конечек, вовек не расстался!
Погруженный в сон, Муша сладко причмокивал. Ему снилось, что он снова красив и молод, и кудри черные, словно смоль. Эх, ох… Когда такое было? Куда девалось? Жизнь была яркая, а прошла незаметно. Иней в волосах уже не растает. Все говорят ему: «Здравствуй, старик». Муша не в обиде – всем нужно стариться. В последние годы он ужасно обленился, и прежний бес – изворотливый, тактичный и бессовестный к чужакам – просыпался в нем лишь на конной площадке, по старой памяти. «Гаже [5] золото в речке моет, а я золото из воздуха делаю!» – похвалялся Муша за кружкой пива, и это была чистая правда. При желании и усердии он легко бы мог выбиться в богатеи, но цыганская жадность удовлетворялась быстро – сытно есть да сладко спать, а большего и не надо! Муше претили глобальные масштабы, и его желания, не воспаряя, витали в привычной уютной близи. Старик Христофоров искренне полагал, что он устроился в жизни неплохо. И даже получше многих! Лишний раз напрягаться представлялось ему ненужным. Муша жил по накатанной колее. Всего два неотложных дела наметил он для себя в этой жизни – сосватать невесту старшему внуку и попробовать ананас.
5
Гаже (в мн. числе – гаже) – нецыган, чужак, мужчина любой нецыганской национальности. Гажи – нецыганка.
Собственно, в соседний табор Кирилешти Муша отправился именно с этой целью. У него там жил родственник по прозвищу Рябчик. От него старик знал, что Кирилешти зимовали у моря, на юге Империи, а юг – такое волшебное место, где на базаре можно найти не только ананас, но и бородатую грушу. Что касается девушек из табора Кирилешти, то все они славились покладистостью и красотой, но самое главное – Драго сказал… «Вот и хорошо! Лучший подарок ты не мог мне и сделать! – обрадовался Муша. – Туда-сюда! Будем на ярмарке – скажешь мне: „Муша, вот тот жеребчик, который меня повезет к невесте, – я его куплю, пускай он стоит хоть целый табун!“» Драго, понятно, мог сам себе купить любого коня, но дед настоял: «Подарок за подарок!» – и в самый же первый ярмарочный день они пошли за большой покупкой. Тот городок назывался Дубно. Дело было позавчера.
В первую очередь цыгане взяли пару шелковых рубах – одну другой краше – и, переодевшись в них тотчас же, как купили, двинулись на конную. Толчею рынка они рассекали, как две экзотические хищные рыбы; ни на что не смотрели, но все замечали. В черных сапогах скрипела береста.
– Гляди-ка какой, – толкнула под руку соседку торговка рыбой. – Пальчики оближешь!
– Глаза-то!
– А грива!
– А нос-то!
Они рассмеялись так весело и звонко, что Драго оглянулся. Торговка рыбой залилась краской, но ее соседка выдержала взгляд, и, если б не женитьба, Драго азартно подмигнул бы ей – раз; два – подарил какой-нибудь тюльпан; а три – случилось бы ночью в поле.