Формула яда
Шрифт:
— Есть, конечно. Богослов один. Роман Герета.
Видимо что-то припоминая, Садаклий пристально посмотрел в угол комнаты, где чернел несгораемый шкаф, потом встал.
— Спасибо, товарищ капитан, что зашли. Действительно, история загадочная, но дело даже не в ней, а в том, что вы помогли нам установить ее связь с людьми, которые нас весьма интересуют. Когда вы возвращаетесь в Тулиголовы?
— Сегодня. Ночным поездом.
— В случае чего мы свяжемся с вами через Особый отдел укрепленного района. Дайте, пожалуйста,
Журженко пришел на Главный вокзал, или Глувный двожец, как его еще называли многие по старинке, когда уже стемнело. В ожидании поезда он прохаживался под высокими стеклянными сводами. В ларьках на перронах появилось уже много советских продуктов, завезенных сюда в изобилии из Киева и Москвы,— виднелись баночки со шпротами, невиданные здесь доселе крабы, папиросы «Герцеговина Флор» и «Северная Пальмира».
К первому перрону подошел пригородный поезд из Перемышля. Будь капитан поближе к паровозу, он увидел бы, как с чемоданчиком в руках, в легком кремовом пыльнике из первого вагона выскочила на перрон Иванна.
Но как раз в то время, когда Ставничая быстрыми шагами пересекла перрон и спускалась вместе с другими пассажирами в туннель, Журженко повернулся спиной к поезду. Дневной зной еще не развеялся, и капитану очень хотелось пить. Он подошел к будке, из стены которой торчали краны с кипятком и холодной водой. Рядом, обдавая паром пустеющий перрон, весело прогудел паровоз.
Гудок паровоза и заглушил одиночный выстрел из пистолета, пуля которого настигла Журженко в ту самую минуту, когда он открывал кран.
Почувствовав острую, жалящую боль в ноге, он рухнул лицом под струю льющейся воды.
Облако паровозного пара скрыло от взглядов пассажиров убегающего между составами Зенона Верхолу. Старый террорист снова перешел на нелегальное...
Иванна быстро шла к Юльке. Зачем подружка вызвала ее срочной телеграммой?
Цимбалистая жила на квартире, или, как говорят во Львове, «на станции», у одинокой старушки пенсионерки, в прошлом учительницы польского языка, пани Уршули. Маленький домик пани Уршули, окруженный густым боярышником, находился в предместье Кульпарков, поблизости от аэродрома. Гул самолетов нисколько не мешал Юле изучать анатомию и читать учебники по судебной медицине.
Иванна была крайне удивлена, когда ей навстречу вынырнула из-за кустов высокая монахиня. Ставничая сперва не узнала их недавнюю гостью на заручинах, мать Монику, и, вздрогнув, отпрянула в темноту. Монахиня, крадучись, приблизилась к Иванне и прошептала:
— Не бойся, Иванна, то я. Туда заходить нельзя.
Когда они перешли на другую сторону улицы, Моника, показывая на домик учительницы, властно повторила:
— Туда заходить нельзя! Засада! Понимаешь — «пулапка». Меня прислала за тобой игуменья Вера. Пойдем...
— Но ведь я получила
— Боже, какое глупое дивча! — пожимая высокими, острыми плечами, выпирающими из сутаны, прошипела Моника.— Телеграмму за ее подписью мог дать любой чекист. Понимаешь? А если ты зайдешь туда,— она показала на домик,— впаднешь. Пойдем скорее...
Запыхавшись, они остановились у кованной железом высокой брамы женского монастыря сестер ордена святого Василия. Моника по-хозяйски дернула за круглое тяжелое кольцо у двери, и где-то в глубине послышался звонок. Изнутри через глазок выглянула дежурная монахиня и, увидя Монику, тихонько раскрыла дверь.
— Игуменья ждет вас, мать Моника,— сказала монахиня, почтительно кланяясь и пропуская их.
Когда, поднявшись вслед за Моникой по скрипучей дубовой лестнице на второй этаж, Иванна вошла в келью игуменьи, она не поверила своим глазам. Игуменья сидела в мягком, удобном кресле, упираясь в его поручни пухлыми, дородными руками, а по комнате расхаживал Герета.
— Ромцю, вы здесь? Что это за комедия? — воскликнула Иванна.
— Я был бы очень рад, если бы все это обернулось только комедией! — торжественно и вместе с тем с наигранной грустью сказал Роман.— Дело куда серьезнее, Иванна!
— Да не томите душу! В чем дело?
— В любую минуту вас могут арестовать! — с еще большей торжественностью заявил Роман.
— Меня? — Иванна засмеялась.— Да что я такого сделала?
— Случилось то, чего мы так опасались. Ваш любезный квартирант не забыл ни скандала, который вы закатили во время обручения, ни резких слов, запальчиво выкрикнутых вами по адресу советской власти. Он написал на вас донос в энкавэдэ. Делу уже дан ход. В квартире Юльки засада: вас поджидали чекисты.
— Чекисты? Но ведь это дитеняда (Сказочка для детей). Они могли с успехом арестовать меня в Тулиголовах, а не вызывать сюда!
— В Тулиголовах ваш арест мог бы вызвать возмущение местного населения. Вас все знают, вы дочь любимого многими пастыря, а здесь, во Львове, все можно сделать шито-крыто!
— Матерь божья! — воскликнула Иванна.— Откуда же вам все это известно?
— Свет не без добрых людей. И далеко не все те, кто кричит сейчас: «Хай живуть Советы!» — любят их...
— Нет... Мне трудно поверить... Ромцю, скажите, вы шутите?
— Такие шутки у них называются антисоветской агитацией,— резко, голосом скрипучим и властным, бросила игуменья.—Так, впрочем, ваш квартирант и иаписал в своем доносе...
— Разве я сказала что-нибудь особенное? Какая же это свобода?!
— Чего еще вы, Иванна, можете ждать от людей, потерявших веру в бога? — мягко сказал Роман.—У них нет благородства, все они черствые материалисты... А вы еще...
— Договаривайте!
— Вы сердце ему открыли и своих же людей выдали!
— Да как вы смеете! Каких это «своих»?