Форпост. Тетралогия
Шрифт:
Ваня приободрился.
— Найду, конечно.
Возле входа в Резиденцию Владыки, под навесом сидел ещё один охранник. В отличие от телка — вооружённый до зубов и в полном доспехе. Эдакая машина смерти. Вся в железе, коже и с огромным топором. Ивана провели внутрь пещеры. Ничем особенным она не отличалась. Ни мебели, ни позолоты с бархатом. Всё те же, как попало сделанные табуреты и столики. На каменном полу циновки, сплетённые из всё той же конопли. Ваня прошёл мимо секретаря с пером и чернильницей. Впереди был тупик и развилка. Пещера расходилась в разные стороны
'Для освещения, наверное'
Лопатообразная ладонь завернула Ивана направо. Там, поперёк коридора стояла массивная деревянная дверь, в которую охранник очень осторожно постучал.
— МАТУШКА. Можно?
'Матушка?'
Этой аудиенции Маляренко никак не ожидал. Об этой женщине он только слышал и ни разу ещё её не видел.
'Чего ей нужно то?'
— Пусть он зайдёт. Ты — выйди и закрой дверь!
— Но Матушка…
— ВЫЙДИ Миша!
'Голос у неё молодой'
Иван прошёл в светлую комнатку и сел на предложенный жестом табурет. Здесь было чисто уютно и легко. Было видно, что в этой комнате живёт ЖЕНЩИНА. В углу стояла маленькая детская кроватка. Кроме неё здесь была большая кровать, укрытая мехами, шкаф и маленький диванчик. Автомобильный. Кожаный. На нём и сидела замотанная в плащ женщина. Капюшон полностью скрывал её лицо. Ваня с минуту изучал маленькую крепенькую фигурку в сером, фигурка в это время изучала его.
— Расскажи мне о своём доме.
'Щаззз!'
— Не о том где это, а просто о доме. Как ты живёшь. О семье своей расскажи, пожалуйста. О детках.
— А. А твой… ваш ребёнок где?
— С няней гуляет, а что?
Матушка изрядно удивилась.
Ваня пожал плечами.
— Просто так. Значит так. Дом мой стоит прямо на берегу моря. Там есть беседка и много-много цветов. Правда, недавно эти клумбы ослы объели. Вот жена ругалась…
Маляренко спокойно и с лёгким юморком рассказывал-рассказывал-рассказывал. О своей собаке. О мангале на пляже и о том, как во время свадьбы они спалили баню. Обо всём и ни о чём.
Рассказ затянулся и женщина показала на столик с фруктами.
— Да… а потом уже и Ванечка родился. Глаза у него мамины. Голубые. А…
— Это было так больно.
— Что?
Маляренко осёкся.
— Это было так больно. Я всё чувствовала. Нож вошёл вот сюда. — Женщина показала ладонью в район пупка. — И дошёл вот сюда. До печени. Он ведь долго умирал, да?
Сначала Ваня решил что ослышался. Потом до него дошло. Колена заходили ходуном, выписывая замысловатые траектории. Потом затряслись руки.
— К-кто-о?
— Мой… собрат. Это ведь ты его убил, да?
У Вани отвисла челюсть и остекленел взгляд. Матушка говорила о Романове.
— Как его звали?
— Во-володя. Романов.
— Ты его похоронил? — Голос был усталым и очень тихим. — Хорошо. А теперь иди. Завтра утром Миша за тобой зайдёт.
До свидания, Иван Андреевич.
Иван не помнил, как он оказался в больничной палате на своей койке.
Прошлое вернулось. Оно достало его здесь. За много километров от дома. Через столько
Но его, похоже, простили и пожалели.
— Егор, ты 'Отче наш' помнишь?
Сосед удивлённо приподнялся над подушкой.
— Чего?
— Ничего. Забудь.
'Завтра. Я успею. А Миша — нет. Завтра утром'
— Привет, готов?
— Всегда готов! — Губы растянулсь в улыбке. — Пошли.
Миша похлопал Ивана по плечу и кивнул — заходи, мол. Ждут тебя. Все глаза выплакали, как ждут. Ни пуха, мол, тебе, ни пера.
'Спасибо, Миша. До скорой встречи'
Под рубахой, за крепко затянутым поясом, в кожу впивался острой и кривой кромкой шляпки большущий гвоздь.
'Не садиться. Сразу'
— Доброе утро, Иван Андреевич.
'А голосок то — детский совсем. А. Похрен!'
— Доброе…
'Вперёд'
В ладони сам собой возник гвоздь, и Иван рванул прямо на маленькую фигурку, укутанную в серую ткань.
'Ну всё, тварь, тебе коне…'
Последнее, что запомнил Ваня, перед тем как потерять сознание, были огромные детские глаза на исполосованном жуткими шрамами лице и тоненькое.
— Не убей!
БАЦ!
Занавес.
Проснулся Ваня на кровати. На кровати Матушки. С компрессом на голове и с сильной головной болью. У входа в комнату мрачно подпирал дверной косяк Михаил, а рядом с Иваном, взобравшись на кровать с ногами, сидела по-турецки девочка и протирала ему лицо мокрым полотенцем.
— Ты как? Ой!
Девочка соскочила с кровати и быстро накинула на себя плащ и капюшон. Но Маляренко успел заметить, что шрамы на её теле были повсюду. Коротенькие шортики и маечка-топик не могли этого скрыть.
Ваня рывком сел. В башке что-то взорвалось, но Маляренко не обратил на свою боль никакого внимания.
— Матуш… Анастасия… НАСТЯ — ЧТО ЭТО?!
Миша угрожающе зарычал и сделал шаг вперёд.
— Выйди. Миша. ВЫЙДИ Я СКАЗАЛА!
Гигант споткнулся, развернулся и молча вышел.
— Мы здесь тоже шесть лет уже. Мне тогда девять было, когда наши палатки сюда принесло. Папа и дядя Вова, Мишин папа, друзьями были и очень любили в туристические походы ходить. Нас в долину занесло. Далеко отсюда. Там.
Девушка махнула в сторону юга.
— Папа заступился за маму и его убили. В первый же день. А дядю Вову и Мишку связали и увели работать.
— Эти? — Ваня мотнул головой в сторону рабского двора.
— Да. А маму и тётю Олю они…
Капюшон поник. Плечики под серым плащом сделались совсем узенькими.
— Через полгода, когда мне десять исполнилось, хозяин захотел меня.
— Десять?!!
— Мама и тётя Оля меня защищали. Их запороли. Кнутом. Тётя Оля умерла. А потом он решил наказать маму снова. Меня раздели и у неё на глазах. Тоже. Кнутом. Я почти умерла, но меня выходили. И я выжила. И теперь я вот так живу.