Форпост. Тетралогия
Шрифт:
Вконец изорванные туфли смотрелись жалко. Когда-то, ещё в том, прежнем мире, лакированные модельные туфли из тончайшей кожи были верхом мечтаний небогатого электрика, эдаким символом городской жизни. Переехав из пригородного села в город, устроившись на хорошую работу в аэропорт и скинув до смерти надоевшие кирзачи, Роман наконец-то смог себе позволить такую покупку и, вызывая дружный хохот всей дежурной смены, стал гордо рассекать по зданию в спецовке и изящной лёгкой обуви.
Бригадир посмотрел на своих бойцов — все четверо лежали, не шевелясь, под соседним деревом. Рома присмотрелся и еще раз выматерился — у всех четверых была вполне добротная, крепкая обувь.
Единственным, из за нужного размера кандидатом на обувное раскулачивание у Романа был Маляренко. Его совершенно роскошным по местным меркам ботинкам завидовал весь посёлок. И эта сука, Ксения, еще на него вешается, упорно не замечая ухаживаний самого Романа. Бригадир заскрипел зубами. Решено: сегодня вечером и ботинки, и баба будут его, и пусть кто-нибудь хоть что-то вякнет!
Сплюнув, Рома стянул с ног превратившиеся в лохмотья туфли, зашвырнул их подальше и скомандовал подъём. Дел было — невпроворот.
— Знаешь, Вань, я б на твоём месте сейчас в посёлок не торопился, — обнимая одной рукой девушку, пробухтел шагающий впереди Николай. Второй рукой он удерживал на плече обе корзинки, и было видно, что ему нелегко. — Дядя Паша тебе голову оторвёт. — Коля подумал и добавил: — И Рома тоже.
— Я и не тороплюсь, — Маляренко вспоминал, что же он оставил в лагере. По всему выходило, что из вещей не хватало двух пластиковых бутылок для воды и водки. Сумку Ваня, опасаясь за сохранность своих вещей, еще позавчера вынес из лагеря и сховал в надёжном месте.
— Ты не думай, Рома, хоть и амбал, но мне не ровня, — продолжал пыхтеть Коля. Идти ему было неудобно, но выпустить из объятий Ольгу оказалось выше его сил. — Да и Серый, наверное, тоже. Всё-таки в училяге самбо занимался. Но против Фёдрыча я не пляшу. Пробовал уже. Да и, если честно, не хочу я против него идти — хороший он мужик. Правильный.
Иван остановился и задумчиво рассматривал топорик.
— Знаю, что правильный. И про Рому мне уже напели. Коля, погоди! — Маляренко подошёл к приятелю и отдал ему топор. — Передай Паше от меня спасибо. Пусть не поминает лихом, — Он протянул офицеру руку: — Давай прощаться, что ли.
Разом погрустневший Николай пожал Ивану руку, Ольга пробормотала что-то вроде "пока". На красивом личике девушки было написано нескрываемое облегчение — её Коля останется с ней, а не исчезнет вместе с этим странным Иваном.
То, что его называют "странным", Ваня знал. За всё то время, что он провёл в общине, Иван близко сошёлся лишь с Николаем и дядей Пашей, с остальными же, даже работая и питаясь вместе, он умудрился лишь переброситься несколькими пустыми фразами. Да что там говорить — Маляренко даже не удосужился узнать имена большинства своих "соплеменников", отстранённо наблюдая за кипящей жизнью общины.
Маляренко поправил дедову кепку, повернулся и зашагал прочь.
— Иван, стой!
Николай, догнав приятеля, протянул ему корзинку с рыбой и пустую флягу для воды:
— На, возьми вот. Пригодится.
Маляренко благодарно кивнул, молча, не глядя в глаза растерянному рыбаку,
Коля стоял и смотрел вслед уходящему Ивану.
"Найдёт"
В виски била кувалда.
"Найдёт".
Рядом, вцепившись, словно огромный клещ, якорем стояла Ольга.
На душе было легко и свободно. Иван шел по знакомым уже местам и насвистывал нехитрый попсовый мотивчик. Еще утром он не строил никаких конкретных планов на будущее и не собирался вот так вот взять и уйти. Приняв спонтанное решение в последнюю минуту, Маляренко почувствовал, как с него свалилась громадная, тяжко давящая ноша. Он опять был сам по себе — ни перед кем, ни за что не отвечающий. Свобода! Маляренко сориентировался на местности и шустро двинул к нычке.
Собрав все свои пожитки, Иван, не секунды не мешкая, направился к ближайшей от ручья "клумбе". До посёлка было метров восемьсот, жечь ночью костёр он не собирался, а если специально искать не будут, то и не найдут. Надо подумать, перевести дух и определиться насчёт своего ближайшего будущего. Да и какое-никакое оружие стоило бы смастерить. Маляренко топал по окончательно выгоревшей траве, распугивая мириады мелких кузнечиков, прыгавших из-под ног в разные стороны, и прикидывал, каким образом можно прикрепить заныканный дедов тесак к прочному двухметровому древку. Эту палку Ваня вырубил еще десять дней назад и с тех пор, тщательно спрятанная в тени кустов, она сохла и ждала своего часа.
В животе заурчало. Не евший с раннего утра Маляренко взвесил в руке подарок Коли и прибавил шагу.
Дойдя до места будущего ночлега и побросав как попало в быстро вырубленное тесаком убежище все свои вещи, Иван принялся готовить ужин. За две недели жизни в поселке Маляренко частенько помогал на кухне, и хотя до приготовления основных блюд Светлана его не допускала, зато охотно принимала помощь в виде чистки рыбы или ощипывания и потрошения птиц. Так что в приготовлении пищи Иван здорово поднаторел. Поужинав, Маляренко, с удобством устроившись на берегу ручья, принялся мастерить копьё. С ножом и палкой он, не мудрствуя лукаво, поступил совсем просто — примотал при помощи спёртой из "Газели" стальной проволочки первое ко второму. Получилось, прямо скажем, неказисто. С сомнением оглядев обмотку, Иван попробовал её на прочность. Нож сидел на древке как влитой.
— Нормально! — повеселевший Маляренко вскочил, сжимая в руках двухметровое копьё. Издав боевой клич то ли индейца, то ли шаолиньского монаха, он изо всех сил крутанул шест, изображая нечто подсмотренное из старых китайских боевичков.
— Ай! Ухххх… Мля! — только и успел выдохнуть Иван. Тяжеленное древко больно вывернуло ладонь и копьё, кувыркаясь, улетело на десяток шагов. — Аккуратнее надо быть, Иван Андреевич, аккуратнее.
Иван подобрал оружие и, похохатывая в душе над самим собой, грозно оглядел окрестности.
— Ну? Где ж вы, твари? Идите-ка ко мне.
Фраза получилась совсем киношной и, всё ещё посмеиваясь над своим новым образом могучего древнего воина, Маляренко уже серьёзно и пристально огляделся. Вокруг была вечерняя степь, овеваемая тёплым ветром. В небе парила пара птиц, а в траве вовсю стрекотали кузнечики. Койотов на горизонте не наблюдалось. Дядя Паша серьёзно разогнал стаю, и после нападения на дежурного люди этих животных больше не видели. Солнце ушло за горизонт, и степь разом перестала блистать жёлтым и оранжевым, сделавшись синевато-серой и какой-то холодной. В кустах проснулись цикады, устроив оглушительный концерт.