Форт Дюкэн
Шрифт:
Несмотря на мое полное невежество в денежных делах, я почувствовала, что силы покидают меня и, если бы Арман не поддержал меня, я упала бы на паркет.
Но сильное горе сейчас же вызвало и реакцию.
Послышались шаги.
— Вот мой отец, — сказала я барону довольно твердым голосом, хотя уверена, что не была бы в состоянии выговорить хоть одно слово за минуту перед тем, — ни слова более.
— А мое предложение? — прошептал он мне на ухо. — Согласитесь на него, умоляю вас; нам во что бы то ни стало нужно узнать решение вашего отца.
— Завтра,
В эту минуту в комнату к нам вошел герцог. Слегка поклонившись барону, он взял меня за руку и заставил следовать за собой в другой салон и здесь, без всяких предисловий, не дав мне опомниться, подвел меня к человеку лет пятидесяти, превосходно одетому, довольно обыкновенные черты которого отличались, впрочем, некоторой правильностью.
— Милое дитя, — сказал он, — позволь мне представить тебе маркиза де Буа-Траси, моего лучшего друга.
Когда я услышала эти слова, меня охватило такое невыразимое горе, что я пошатнулась и побледнела, как мертвец.
— Боже мой! — вскричал маркиз, бросаясь ко мне, мадемуазель дурно.
Звук этого голоса окончательно добил меня, и, как бы подтверждая его слова, я упала в обморок.
Отец велел отнести меня в мою комнату и отдать на попечение моей горничной. Бал расстроился, все разъехались. Было два часа ночи, когда отец явился ко мне и вошел в мою спальню.
Я лежала на кушетке; я пришла в себя только полчаса тому назад и плакала.
Отец с минуту молча смотрел на меня, затем сел возле меня и взял мою руку.
— Вы страдаете, моя дочь, — сказал он мне, — что с вами? Я не отвечала: что могла я сказать ему? Он нахмурил лоб.
— Нам нужно объясниться, — проговорил он, как бы разговаривая сам с собой, — и лучше теперь, чем потом. Выслушайте меня, дитя мое, вы узнаете мою волю, мое желание!
Слова эти были произнесены таким суровым тоном, что я задрожала от страха.
Отец продолжал:
— Дитя мое, — говорил он, — я взял вас из монастыря потому, что хочу выдать вас замуж.
— Выдать меня замуж! — вскричала я вне себя от горя.
— Да. Один из моих близких друзей, чрезвычайно богатый и уважаемый человек, сделал мне честь и просил у меня вашей руки; я дал ему слово. Союз этот желателен во всех отношениях. Приготовьтесь к свадьбе. Через два дня вы выйдете замуж за маркиза де Буа-Траси.
— О! — вскричала я с отчаянием, — этого не может быть! — А почему бы, скажите пожалуйста? — спросил отец холодно. — Неужели правда то, что я слышал? Вы любите другого и хотите сделаться его женой?
— А если бы и так? — сказала я таким твердым голосом, что это удивило его.
— Я был бы в отчаянии, — отвечал он мне сухо, — но я дал слово, и ничто и никто не может заставить меня взять его назад.
— Отец! — воскликнула я, бросаясь перед ним на колени, — заклинаю вас всем святым, не обрекайте меня на вечное несчастье. Я не знаю этого человека. Он втрое старше меня. Наконец, я не могу любить его!
— Вы сумасшедшая! — сказал он резко. — Встаньте!..
— Умоляю вас именем моей матери.
Отец побледнел и, видимо, стал колебаться. У меня блеснула надежда.
Я схватила его руки, целовала их и обливала слезами.
— Нет! — вскричал он вдруг, сурово отталкивая меня, — так надо! Через два дня вы сделаетесь женой маркиза.
С этими словами герцог вышел из комнаты, а я лежала на полу совершенно разбитая так неожиданно свалившимся на меня горем.
Горничные подняли меня и положили на постель. У меня началась нервная горячка с бредом.
Целый месяц была я между жизнью и смертью, но молодость взяла свое, и я стала выздоравливать.
С того дня как отец объявил мне свою волю, он не входил больше в мою комнату. Брат заходил несколько раз, но вместо того, чтобы, как я надеялась, найти в нем поддержку, я встретила в нем сильного союзника отца, так же, как и он, желавшего возможно скорейшего брака моего с маркизом. Для меня не было никакого выхода. И отец, и брат преследовали оба одну и ту же цель.
Свадьба, отложенная благодаря моей болезни, была окончательно назначена в ближайшее воскресенье. День моего выздоровления приходился в четверг — оставалось всего два дня.
От Армана не было никаких известий; я даже не знала, делал ли он моему отцу предложение или нет и каковы были последствия этого смелого шага.
Однажды вечером, когда я уже хотела ложиться спать, одна из моих горничных, помогая мне надевать пеньюар, вложила мне в руку записку, приложив палец к губам, как бы призывая меня этим к молчанию.
— От него! — прошептала она мне на ухо.
Оставшись одна, я развернула записку: она была, действительно, от Армана. Он умолял меня прийти на свиданье вечером в одиннадцать часов; он хотел проститься со мной. Он будет ждать меня в парке, подле голубятен.
Его просьба была так трогательна, письмо было так почтительно, моя любовь к нему так чиста и глубока, наконец, я чувствовала себя такой несчастной и покинутой всеми, что я, не колеблясь, решила сейчас же идти.
Было половина одиннадцатого; я быстро оделась вновь, накинула тальму и, не раздумывая долго, вышла из комнаты и прокралась в парк. Ночь была теплая, небо блистало звездами, замок был погружен в темноту; обитатели его спали или притворялись спящими. Ночь благоприятствовала нам.
Когда я пришла на место свиданья, пробило одиннадцать часов. В ту же минуту послышался легкий шум, и дверь, пробитая в стене парка, полуоткрылась.
Показался какой-то человек. Это был Арман. Он бросился передо мной на колени.
— Наконец-то, я вижу вас, Леона! — прерывающимся от волнения голосом сказал он. — Благодарю вас за то, что пришли и спасли меня от отчаяния!
— Увы! — отвечала я, — я поступила нехорошо, согласившись на это свиданье, которое только усилит наши страдания. Или вы не знаете, что через два дня я буду женой ненавистного мне человека?