Форточка с видом на одиночество (сборник)
Шрифт:
– Да, – говорю и рассматриваю свои ногти. – Конечно, Алла Генриховна. Такое вполне возможно…
– Но, как я понимаю, только не в этом году?
– Нет, Алла Генриховна, ну почему же?
– А потому, что у тебя с января по декабрь жизнь – говно! – С силой хлопает еженедельником по столу.
И я понимаю, что разговор о прибавке к зарплате придется отложить на неопределенное время. Скорее всего, до конца года.
Я смотрю на врачей сквозь широко раскинутые ноги. Я понимаю, что это мои ноги.
– Тужьтесь, тужьтесь! –
Я тужусь из последних сил. Раздается детский плач. Ну, наконец-то! Доктора достают младенца.
– У вас мальчик, – говорят. – Все, как вы хотели.
Я смотрю на своего ребенка. Это точная копия Яна! Только уменьшенная до размеров обычного новорожденного. Он родился в костюме, в ботинках и в галстуке. Меня охватывает ужас, и я просыпаюсь.
Где-то я читал, что тридцать процентов жизни человек проводит во сне. В последнее время эти тридцать процентов моей жизни стали меня сильно беспокоить. Мне снятся какие-то очень странные сны. Недавно вот приснился Фрейд. К чему бы? – думаю. То ли дело в нейротрансмиттерах, то ли в чем-то еще. Или вот – рыба. А рыба, как известно, снится к беременности, и вот, пожалуйста, – я уже рожаю. Я бы, наверное, был не против родить ребеночка, но только не такого уродливого, что мне приснился. Я бы с удовольствием произвел на свет какого-нибудь симпатичного карапуза, каких показывают по телевизору в рекламных роликах про памперсы.
Если бы технократическое развитие общества не отобрало у меня способность к самообеспечению, думаю, я мог бы зачать ребеночка как-нибудь непорочно, то есть без посторонней помощи. Вообще, если бы человечество решило проблему непорочного зачатия, не было бы СПИДа и прочих крайне неприятных болезней. Но, видимо, обсуждать это уже поздно, и мне ничего не остается, как положиться на систему внешнего обеспечения: сделать операцию по перемене пола, зачать в грехе и родить малыша, похожего на Борьку.
Из моего окна открывается прекрасный вид на небо. Если бы я давал объявление в газете о продаже своей квартиры, то непременно написал: «Из окна открывается прекрасный вид на небо». Когда невозможно ничего хорошего сказать о самой квартире, люди порой идут на невероятные ухищрения. Они указывают в объявлении: «чистый уютный двор», или «подъезд с кодовым замком», или «есть место для консьержа», или «за углом посольство Новой Зеландии».
Так или иначе, но из моего окна действительно открывается отличный вид на небо.
Но сегодня оно серое-серое. И по серому-серому небу летит серый-серый самолет, и плывут серые-серые облака, и по серому-серому асфальту моросит серый-серый дождь.
Я смотрю в подзорную трубу и вижу, как посреди серого-серого двора рядом со своей серой-серой машиной стоит серый-серый Ян под серым-серым зонтом. В руках у него большой букет серых-серых роз.
Я достаю краски и кисти. Я крашу вид из окна. Крашу небо, деревья, дома и машины… Краска стекает с неба, смешиваясь с дождем, струится по водосточным трубам, растекается по асфальту разноцветными лужами.
– Привет, – говорит ей Ян.
– Привет, – говорит ему Ирина, собираясь пройти мимо.
– Подожди, – останавливает. – Я жду тебя тут уже два часа.
– Чего вдруг?
– Я хочу извиниться. Ну, ты же знаешь, какой я ревнивый. Этот твой «псих» просто вывел меня из себя.
– Это не мой псих, – говорит.
– Ну да. Это вот тебе, – протягивает цветы.
– Спасибо, но я не уверена, что нам обоим это нужно… В смысле снова встречаться…
– У тебя кто-то есть?
– А у тебя?
– Никого.
– А эта блондинка? – спрашивает и часто моргает.
– Какая блондинка?
– Я видела тебя с ней в кафе, случайно.
– В каком кафе?
– Послушай, в общем, мне это не очень интересно. Забудь, что я тебя об этом спросила…
– А это… – Вроде как вспоминает. – Это моя сестра.
– Ты никогда не говорил, что у тебя есть сестра. Извини, но мне пора на работу.
– Давай встретимся сегодня вечером. Хочешь, пойдем в консерваторию или… Куда хочешь. Садись, я тебя подвезу.
– Спасибо, я пройдусь.
– Так что? – не успокаивается.
– Не знаю.
– Это была троюродная сестра. Ну, с какой бы стати я рассказывал тебе о своей троюродной сестре? Если бы у меня была родная сестра или хотя бы двоюродная. А тут седьмая вода на киселе… Может, даже вообще не сестра, а так…
– Я собрал вас, чтобы сообщить о своем решении, – говорю.
Мама, папа и бабушка из разных углов комнаты смотрят на меня, практически не моргая. Я не знаю, как им это сказать. Мысленно я подбираю нужные слова. Но слова, как деньги, исчезают именно в тот момент, когда они особенно нужны.
– Что-то мне уже все это не нравится… Что-то у меня уже такие мелкие иголки по ногам побежали, – говорит бабушка. – О каком еще решении?
Я внимательно изучаю свои ногти. Ногти как ногти. Чего их, спрашивается, изучать?
– Ну, давай, не томи, выкладывай уже! – слышу папин голос.
– Не надо меня торопить, – говорю. – Конечно, если у вас есть какие-то дела поважнее, чем выслушать сына, переживающего трудный жизненный этап, то я не смею никого задерживать. Пожалуйста, если кому-то все это не интересно или даже скучно…
Тут вступает мама. Видно, что она тоже сгорает от нетерпения:
– Мы слушаем тебя. Говори.
– Я чувствую, еще пара минут тишины и у бабушки случится апоплексический удар, – заявляет отец. – Кирюша, мы очень внимательно тебя слушаем.
– Да, так вот, – начинаю. – В свое время вы не захотели родить мне сестру или брата…
– О, это старая песня, с рефреном про саксофон, – вставляет отец.
– Не перебивай его! Пусть наконец скажет, в чем дело, – раздражается мама.
– Да, – продолжаю. – Так вот, сейчас не об этом. Просто, раз у меня нет ни брата, ни сестры… В общем… Я хочу собственного ребенка.