Форварды покидают поле
Шрифт:
Встретили нас все «звезды», сам Дзюба обнял меня, а со Степкой сразу подружился Фоминых. Очень хочется поделиться радостью с поджидавшими нас Юркой и Олегом. Они шагают рядом и заглядывают в лицо, но я не сдаюсь. Ребята хотят знать правду: ходили па тренировку или нет? Я нем. От моста до охотничьего домика около километра. Весь этот путь Юра и Олег ждут признания. Нашли дурака!
Темное небо с дрожащими звездами забралось сегодня особенно высоко. Месяц какой-то необычно важный и самодовольный. Его сиянием озарен старый дуб на Черепановой горе. Издали дуб похож на мамонта. Жаль, что в наше
— Олег, дай закурить,— просит Степан.
— Я пустой,— отвечает Красавчик,— но прикурить тебе сейчас дадут.
Мне не нравится эта многозначительная шутка.
Из-за угла дома вынырнула короткая тень, встала на нашем пути, и я увидел Илью. Он спешит сказать, что Седой Матрос с пьяными дружками намеревается устроить нам «короткую жисть».
— Срывайтесь, пока не поздно,— шепчет Илья.
Олег разводит руками:
— Я же говорил — прикурить дадут. Но что толку срываться? Ведь от Матроса никуда не денешься.
Степан в сердцах машет рукой:
— Плевать! Нам нечего бояться, факт!
— Дурак, — выходит из себя Илья, — поплюешь кровью...
— Разве обязательно сегодня идти в охотничий домик? — спросил я.
Степан не стал даже слушать. Санька тоже в последнее время у него на поводу, а одному сорваться показалось неудобным, к тому же я подумал: «Был бы жив мой старик — упрекнул бы меня в трусости. Разве я продался Седому Матросу в рабство?»
Табачный дым стоял в комнате столбом. Накурили, даже лиц не разглядишь. И все же Седого Матроса я узнаю сразу. Узкое, с перламутровым черенком «перо» 5 угрожающе воткнуто в самый центр стола, вокруг которого сидят игроки. На центральном месте восседает сам Матрос, а по обе стороны, с папиросами в зубах, двое его подручных. Я знаю их только в лицо, так как они не с Черноярской улицы. Говорили, будто это шнифера — занимаются, значит, кражами со взломом.
Игра идет полным ходом. Марченко, Корж и Керзон участия в ней не принимают. Седой Матрос вперил в меня мутный, пристальный взгляд, затем перевел его на Степана и Саню. Он всегда мрачен, как демон. Основательно изрытое оспой лицо уродуют еще и брови, густо торчащие над острыми черными глазами.
Передвинув папиросу из левого в правый угол рта, он поднимается в своем неизменном клеше, полосатой линялой тельняшке и вразвалку идет вдоль стола. Все умолкают.
Седой Матрос моргнул своим дружкам. Они, как по команде, встали, отодвинув стол. «Перо» Матроса, продолжая председательствовать за столом, качнулось и замерло. Один из шниферов, совсем уже пожилой, весь заросший серой щетиной, сказал нам:
— Ну, сморчки, пожалуйте бриться...
Мне стало не по себе. Чего они взбесились? Какое значение имеет для всех этих волков, будем мы форвардами в уличной или в клубной команде? Конечно, разумней было послушать Илью и сегодня здесь не появляться. От пьяной шпаны добра не жди. Бессмысленная храбрость! Никогда я не слыл трусом, но сейчас колени у меня дрожали, во рту пересохло, и страх подступил к горлу большим противным клубком. У Саньки от страха сильно колотится сердце.
— Мы разве помешали играть? С чего это все вскочили?
— Благородные люди завсегда вскакивают, когда нужно лягавым отбить печенку.
— Кто это благородные и кто лягавые? — не унимался Степан. Все это говорится таким тоном, будто он прокурор. Саня тоже стоит довольно спокойно и даже изредка поглядывает в оконце, словно его очень интересует полная луна, плывущая в облаках.
Слава богу, в животе перестало урчать. Но когда Матрос схватил «перо» и, крикнув: «Вы, сопляки лягавые!» — всадил его снова в стол, я покрылся холодным потом.
Минуя нас с Саней, Матрос подошел к Степану, взял его за ворот куртки, притянул к себе и впился в него ненавидящим взглядом.
— Так вот, слушай, кугут несчастный, слушай и сполняй, если не хочешь ходить меченым.
Я сразу представил себе Степана с вытатуированным на лбу словом «лягавый».
— Советская власть,— шипел он в лицо Степану, не выпуская его из своих цепких рук,— и та относится к нам с полным доверием. Уже десять лет советской власти, а милицейского поста на Черноярской нет. Понял?
Действительно, милиционеры редко заглядывали на нашу улицу и старались подолгу не задерживаться здесь.
Матрос рыгнул. Степка сморщился. Он не выносил сивушного запаха.
— Теперича УР6 задумал через футбол подослать к нам лягашей!
— Я ни к кому в лягаши не записывался,— спокойно повел плечами Степан.
— Тебя без записи зачислят,— Матрос с силой швырнул его пожилому шниферу. Тот поймал Степана, повернул к себе спиной, ударил ногой в поясницу и таким обра
зом возвратил Точильщика к Седому Матросу. Его стали бросать от одного к другому, и каждый старался ударить побольней. Степан безуспешно пытался вырваться из чертового колеса. Били его все сильней и ожесточенней. Он стиснул зубы, лицо его казалось неживым, будто вылепленным из глины. Для живого человека черты его были чрезмерно суровы. Почему-то я вдруг вспомнил, как во время путешествия по Днепру он заставлял Саню дважды перечитывать отдельные страницы «Овода», например, приход кардинала Монтанелли в камеру к сыну. Степку восхищала гордая непреклонность Овода, его готовность вынести любые муки и страдания ради высоких идеалов. Помню, Степка сказал: «Ради человечества можно отдать и жизнь, факт».
Согласен! Ради человечества можно. Ну, а ради футбола? Без футбола скучно жить на свете, и все же это дорогая цена — поплатиться единственной жизнью ради мяча в заплатах.
Наконец Седой Матрос ухватил Степку за борт куртки и угрожающе спросил:
— Говорили тебе — в клуб не ходить?
— Факт! — довольно спокойно ответил Степка, не пытаясь освободиться.
— Почему не послушался?
— А кому я продался? Что я — раб?
У Седого Матроса вздулись вены на крепкой шее.