Форварды покидают поле
Шрифт:
Люди, ограниченные собственным мещанским мирком, всегда встречают в штыки все новое. Когда Пифагор доказал свою знаменитую теорему, он принес в жертву Юпитеру сто быков, вот почему все скоты дрожат при открытии истины.
Санька даже достал огрызок карандаша и на клочке бумаги записал насчет Пифагора и ста быков.
Игорь полностью овладел вниманием слушателей. Он говорил о живучести мещанских настроений, об отходе от общественного во имя личных интересов, мелких удобств и мимолетных наслаждений.
—
Что подразумевает Игорь под прожиганием жизни? Очевидно, памятную ночь в ресторане Фирселя, бесстыдную Княжну, вой саксофона, чарльстон и «семь-сорок».
Все знает, вы подумайте! Я оглянулся. Казалось, взгляды всех окружающих устремлены на меня!
Для чего я живу? Ведь Санькин пес Трезор тоже живет. Что увлекает вас, Владимир Радецкий, к чему стремитесь? Стоите на стреме, пляшете под дудку Седого Матроса?
Санька сидит мрачный и сосредоточенный, узкие губы плотно сжаты, в эту минуту он кажется злым.
Игорь говорит о наших трудностях и о наших стремлениях.
— Последнее десятилетие обогатило человека. Он захотел все знать, перед ним открылись возможности читать, смело идти вперед.
Студенов старше меня всего на два-три года. Когда же он успел так глубоко разобраться в жизни? В какой школе он научился всему этому? Я отлично знаю его семью— важного и гордого старика-токаря Студенова с пышными пшеничными усами и целый взвод его сыновей-металлистов.
— Нужна закалка для преодоления этих трудностей, — продолжает Игорь.— Ее не хватает некоторым молодым товарищам. Они пасуют перед трудностями, подпадают под влияние враждебных элементов, их подхватывают волны мелкобуржуазной стихии, и они сворачивают на путь разврата или мещанского благополучия.
— Вот печатает, настоящая типографская машина, — сказал мне на ухо Саня.
Как много общего между Игорем и Степаном! Их объединяет горячая вера в высокую и благородную цель.
Последняя фраза Игоря вызывает рукоплескания.
— Мы построим социализм, несмотря на то, что фабричный гудок тонет в безбрежных просторах российских полей и автомобиль теряется среди массы крестьянских телег!
Неведомая сила подняла меня на ноги, я аплодировал вместе со всеми, полный благодарности Студенову. Мне хочется пожать ему руку. Не потому, что Степкины рассказы о будущем оказались не его личной фантазией, а великой целью всех настоящих людей. Нет, я благодарен Студенову за другое. Он дал мне понять, что я здесь не случайный гость, не делегат черноярской шпаны, ведь и мой голос звенит сейчас в могучем и гордом хоре:
Наш паровоз, вперед лети,
В Коммуне — остановка.
Иного нет у нас пути,
В руках у нас винтовка.
СТЕПКИН
Зина стояла на фоне синего занавеса, изображавшего штормовое море, и пыталась угомонить зал.
— Ребята, мы начинаем концерт выступлением «Синей блузы» клуба металлистов, после чего участники сегодняшней встречи молодежи покажут нам свое искусство.
Санька гудит над ухом по поводу «Синей блузы» со своей артистической точки зрения, но я с ним не согласен. В антракте наш спор едва не перерастает в драку. Вовремя подошел Игорь Студенов.
— Не ожидал встретить здесь черноярских форвардов, — сказал он, пожимая нам руки.
Не хочется говорить, кто привел нас на вечер. Скажет: «Втроем побежали за девчонкой». Но Санька вдруг сообщает:
— Зина дала нам билеты.
— Какая Зина?
— Зина Шестакович.
— Вот кто,— рассмеялся Студенов.— Ну, Зина, если захочет, приведет на собрание даже отца Сергия из Троицкой церкви.
Оскорбительное сравнение! Ставить нас на одну доску с попами, когда религия — опиум для народа, не очень умно. Студенов хлопнул меня по плечу:
— Ну, не сердись, я ведь шучу. Ребята вы смекалистые, толк из вас будет.
Звонок зовет в зал. Игорь идет с нами и садится на Степкино место.
— Где ваш третий дружок?
— Смылся с Зиной на сцену.
— Он поет,— объясняет Саня.
— Я и забыл о вашем Шаляпине. Его с удовольствием послушают.— И незаметно Игорь переводит разговор на футбол.
— Напрасно вы не ходите на тренировки. Дзюба с вами ведь обо всем условился, а вы точно в воду канули.
— Должно быть, из черноярской команды нам никуда не уйти.
— Ну и чудаки! Уличная команда уже не для вас. Разве не интересно выступать за свой город в Ленинграде, Москве, Харькове, Одессе, учиться у таких футболистов, как Подвойский, Дзюба, Фоминых? А в черноярской команде, кроме драк, пожалуй, ничто вас не ждет.
— Правильно, но и меченым ходить тоже нет охоты.
— Меченым? — не понял он.
Санька разъяснил ему, что это значит.
— Но за что? За что вас станут так казнить?
— Дзюба ведь работает в угрозыске.
— При чем же тут вы?
— Вот и при чем. Его считают лягавым, а нас — лягушонками.
Он задумался.
— Седой Матрос припугнул. Правда?
Я неопределенно повел плечами.
— Он, он! Знает кошка, чье мясо съела. Ему страшен уголовный розыск, и Дзюбы он боится, как огня. Грехов у Матроса хватит на десятерых. Но при чем здесь вы? Впрочем, может быть, вы у него в помощниках?
— Ты что, очумел? — разозлился я.
— Чего же вам бояться уголовного розыска? Вы ведь не воруете, темными делами не занимаетесь. А Матросу выгодно, чтобы вокруг него было побольше народу, тогда за ним труднее охотиться.