Фосфор

Лагер Свен

Шон скрывается на кухне и переворачивает кассету. Я сажусь рядом с Фанни, и она устало кладет мне голову на плечо.

— Поддержи меня, — бормочет она, — одолжи мне свое плечо, мой маленький серебряный серфер.

Ее головка совсем теплая. Жар усталости.

Странно, думаю я. Отчего мне снится столько всякой всячины? Может, я сам себя подгоняю во сне, дальше, дальше. Но Шон тоже прав. Если сон у меня был длинный, богатый разного рода событиями, то потом, целый день мне, конечно же, кажется, что уже много всего произошло. И тогда не так важно, случится ли днем что-нибудь

потрясающее или нет.

Иногда я даже пью кофе перед тем, как лечь, чтобы сон овладевал мною как можно медленнее и погружение было долгим и постепенным, — лишь бы не проваливаться в темную яму. Медленное угасание с надеждой на множество снов. Однажды я даже ненадолго заснул одетым и при свете, — чтобы моя нервная система не вообразила, будто я уже хочу спать, а поняла, что это я просто прилег в ботинках и куртке, оставив свет во всей квартире. Но больше этот трюк не проходит. Я просыпаюсь с бьющим в лицо светом лампы и чувствую себя липким и невыспавшимся. Только когда я разденусь и лягу, потушив везде свет и даже почистив зубы, вот тогда я больше не чувствую усталости. Ведь со всеми так, верно? Если приготовился ко сну, разве он может застать тебя врасплох?

Я слышу, как Шон разговаривает на кухне. По мобильнику. Понимаю я это по тому, как он орет, словно находится на шумной вечеринке. Возможно, сны не всем снятся, думаю я. Такие вот типы, как Шон, и придумали изречение, что смерть сестра сна. Бред какой! Сон — это особое, сверхпроводимое состояние бытия, и каждый — высокооктановое топливо особой очистки, взрывоопасное, жидкое, во сто крат разгоняющее жизнь. Или, во всяком случае, показывающий, какая скорость должна быть у новейших CD-ROMов.

Таков уж сон, быстрый сон, проносящийся за веками молнии. Кроме того, снам человечество обязано величайшими открытиями. Годами ученые корпят над инструкциями по проведению опытов, как кролик перед змеей, и вдруг ни с того ни с сего идея им приходит во сне. И не та, которую они искали все это время, нет, нечто большее, еще более блистательное, нечто искрометное.

Что молекулы в бензольном кольце, как змея, впиваются в собственный хвост, что они образуют кольцо — такое только во сне может привидиться. Конечно, и скейтборд был во сне изобретен, а первые компьютеры и вовсе привиделись как галлюцинация. Во сне перепрыгиваешь через глупую логику.

«Эй, Шон! — думаю я. — Вернись. До меня дошло, я могу тебе все объяснить».

Но Шон говорит по телефону. Сновидцу видится новое. Не видящие снов верховодят старым. С ума сойти, что за хиппушные мысли. Нет, не хиппушные. Сны хиппарей не пахнут ночными бензозаправками и свежим полиэтиленом.

— Когда я был маленьким, — говорю я Фанни, — я задавался вопросом, откуда мне знать, что сон окончился и я уже бодрствую. Однажды мне пришло в голову, что во сне нужно просто подождать, когда начнется что-то совершенно новое. Тогда это будет означать, что я проснулся. И естественно, следующей же ночью мне один за другим приснились два абсолютно разных сна. Это был шок. Во втором сне я подумал, что вообще из снов теперь не выберусь.

Но я не знаю, слышит ли меня Фанни или нет. Она тихонько посапывает, прикорнув у меня на

плече, все еще сжимая свой опустевший стакан.

Иногда мне снится Штефан. Временами я забываю, как его убило мачтой в подземке, когда он высунулся наружу, на ветерок. Дело было летом. Он открыл дверь, высунулся наружу и исчез. Мне снится, будто он рядом. Он рядом, где-то здесь, и мы разговариваем. Так же, как мы всегда трепались, потому я и забываю. А ведь он уже несколько лет как умер. Я думаю, это несправедливо.

Когда он снова родится, то ребенком будет где-то в другом месте. А если нет, то он ушел навсегда. Только в моем сне остался. Тоже несправедливо.

Шон возвращается, крича «чао» в свой миниатюрный мобильник. Ему некоторое время требуется, чтобы найти кнопку «разъединить».

— Все кончилось, мужики, баста. Бобби говорит, он сейчас был в «Клубе 39» и в «Приятельском гнезде», и никого там нет.

«Какой еще Бобби? — думаю я. — Хрен с ним. Я имен не запоминаю. У Шона есть неприятное свойство — вечно разбрасывается именам, которые мне незнакомы или ни о чем не говорят. Ему, наверное, наплевать. Вечно он рассказывает о каких-то там Габи, и Чаках, и Рамонах, будто каждый сразу должен подхватить: «Ах, ну да, конечно, тот самый Чак, та самая Рамона! Само собой, Габи, а как же!» Ну и пусть теперь треплется про своего Бобби».

— Бобби только что звонил Ульфу, и знаешь, что он делает?

— Не-а.

— Понабрал с Сюзанной видеофильмов в прокате, и сейчас они смотрят «Крестного отца», все три части. Мужик, мы это на прошлой неделе делали. Тоскливо, правда?

— Ну и как Бобби? Жив-здоров? — спрашиваю я.

— Конечно, Бобби здоров. Глупый вопрос. — Шон снова сосредотачивается на мобильнике. — Мужик, где мой номер телефона? Эй, мужик, ты ведь знаешь номер моего телефона! — И он пялится на меня, потом на Фанни, и внезапно кричит: — Нет, твою мать, Фанни! Этот тип тебе все штаны испоганит.

Я смотрю на ногу Фанни. На ее джинсах медленно расплывается темное пятно, жидкость стекает изо рта у Микро.

— Дай-ка я, Фанни, — говорит Шон и убирает ее руки с головы Микро. — Давай перенесем его туда, — говорит он мне.

— Ничего страшного, — бормочет Фанни, но мы с Шоном кряхтя начинаем выносить Микро из комнаты.

Вдвоем это на самом деле тяжелее, нежели в одиночку, потому что один тащит за плечи, а другому (в данном случае мне) приходится идти в такт, держа за ноги. Фанни облегченно потягивается на диване-книжке, опускает голову на руки. Вздыхает. Я даже не знаю, открывала ли она глаза или еще нет.

Шон локтем нажимает на дверную ручку.

— Твой гостинец, похоже, ему на пользу пошел.

— Говорил же, этот тип непробивной, как плексиглас. — И Шон замахивается как для удара, едва не заехав Микро по руке.

— Бить надо быстро и сильно, тогда он не проснется. Правда, я тут дока, давай покажу.

И Шон снова замахивается. Я пытаюсь удержать его руку, но вцепляюсь в футболку, чтобы не свалиться на Микро.

— Мужик, футболку отпусти, тупица безмозглый, — орет Шон, отталкивает меня и спотыкается о ноги Микро. Микро урчит, а Шон валится на металлический шкаф.