Фосфорные орлы. Сборник рассказов
Шрифт:
Хвостик миновал Иркутск, Ангарск и наконец доехал до Байкала. Огромная, до самого горизонта, гладь воды, напомнила ему о службе на Балтийском флоте, бескозырку, потрясающие морские закаты. Сложно было поверить, что это гигантское озеро наполнено пресной водой. Хвостик прислонил к дереву мотоцикл, надел сланцы, как завещала Лара, взял кружку и отправился к берегу озера-великана.
Вода была холодной и слегка отдавала железом. Он выпил целую кружку и долго смотрел, как охотятся чайки. В ту ночь, под сводами плащ-палатки ему приснилось, будто он встал на
Хвостик решил не задерживаться и на следующий день, заварив на байкальской воде крепкого чаю, отправился обратно. Перед этим отправил в социальные сети дюжину фотографий потрясающих байкальских видов. Какая-то колючая, непонятная тревога гнала его обратно, в станицу, к Ларе, дочке с сыном и внукам.
Между Тольятти и Саратовом, фура, груженая астраханскими арбузами, не пропустила «Яву» Хвостика, выезжая со второстепенной дороги, и толстым мохнатым шмелем стукнула мотоцикл в бок. Хвостик удивленно хмыкнул и не успел даже выругаться, как провалился в тяжелую тихую черноту…
– Вы знаете, что родились в рубашке?
Стройный широкоплечий доктор склонился над кроватью отделения реанимации и с улыбкой смотрел на пенсионера, вся правая часть лица которого была одной сплошной ссадиной.
– Надо же, живой, – удивился Хвостик, оглядывая больничную палату.
– И это странно, – сказал доктор. – И куда вас черти понесли на этом драндулете?
– На Байкал, – бесхитростно ответил Хвостик.
– Да мы в курсе, что на Байкал, уже позвонили вашей дочке. Хорошо хоть телефон не разбился, – врач достал из подмышки Хвостика градусник.
Одна рука у Анатолия была в гипсе.
– 37.4. Нормально, завтра вас переведут в общую палату. Его благодарите, – доктор указал на небольшую иконку Сергия Радонежского, прислоненную к стене на прикроватной тумбочке. – Вылетела из бардачка, ребята на «скорой» нам передали.
Потянулись длинные больничные дни. Хвостик каждый день общался с родными, перечитывал Гоголя и писал посты в социальных сетях.
Однажды дверь распахнулась и в палату бочком зашел какой-то мужчина в пиджаке и кремовых брюках. В руках он держал пакет.
– Привет, моряк! Не потонул, слава богу, – у порога стоял Петр. Свежий, бодрый, словно помолодевший.
– Ого, а ты как тут? – удивился Хвостик.
– Ну я же нашел тебя во «ВКонтакте», разве не видел, что я тебя лайкал? – Петр присел на край кровати, пакет поставил в ноги. – Ну, смотрю, ты в больнице. Ехать недалеко, решил навестить, молока вон тебе привез от Володьки. Медсестра разрешила. Можно тебе молока?
– Да не знаю. Можно наверно, спасибо, – ответил Хвостик.
Он был рад, что этот случайный, практически незнакомый человек, как-то промежду прочим, случайно, стал его другом.
Петр разлил молоко. Хвостик привстал, свободной от гипса рукой взял кружку, сделал глоток.
–
– Правильно, нечего ждать.
– Вот и я про то же. От тебя, кстати, к дочке поеду, давно ее не видел. А потом, может быть, и к жене. Хахаль-то ее помер еще лет 10 назад. Дети рассказывали. Говорили, она одна живет и меня ждет-поджидает, что вернусь, а сама звонить боится.
– Дождется значит, – сказал Хвостик.
– Дождется, – ответил Петр и просветлел.
В открытое окно палаты залетел мотылек, несколько секунд кружил под потолком и сел на плафон. Август подходил к концу.
Зинина кукла
В ту ночь Зинаида долго не могла уснуть: пьяный, густой запах шафрана почему-то не успокаивал, а будоражил ум, гладил его против шерсти. В голову лезла всякая чепуха: обрывки фраз, картины уходящего за горизонт леса, парашютные стропы, стянутые в тугие белобрысые косы, маленькие, как муравьи, люди и домики.
Сознание опытной парашютистки ворочалось и зудело. Так часто бывало перед первой сотней прыжков – оно и понятно, страшно. Однако над ее головой полосатый купол раскрывался уже 3,5 тысячи раз. Если сложить минуты, которые в свободном падении провела «королева воздуха», чемпионка СССР по парашютному спорту, мировая рекордсменка Зинаида Курицына, то набежит несколько суток. Как путь на поезде из Рязани в узбекскую Фергану, куда Зина приехала на сборы.
Было жарко: южная горячая ночь просачивалась в номер через открытую форточку и распыляла липкое чувство тревоги.
«Закрою, пожалуй. Все равно и так и так духота. Может, хоть запах уйдет», – подумала Зина, скинула тонкую простыню и потянулась к окну.
Это помогло. Вскоре 30-летняя чемпионка провалилась в нервный, поверхностный сон. Приснилось, будто она, как обычно перед прыжком, проверяет парашют. Он лежал на столе, его освещали лучи заходящего солнца. Парашют почему-то был очень маленьким, словно игрушечным. Во сне Зина понимала, что в самом деле готовит его для игрушки, своей любимицы Марины – огромной куклы размером с девочку-пятилетку. Отец Зины привез ее под новый 1953-й год из Москвы. «В «Детском мире» купил! Том самом», – весело сказал папа, протискиваясь в прихожую.
Зина на всю жизнь запомнила этот момент – улыбчивый отец, пахнущей снегом, «Казбеком» и мокрым тулупом, большая коробка с Мариной и ощущение такой сумасшедшей, надрывной радости, что пришлось с силой сжимать кулачки.
В тот день Марина стала лучшей подружкой Зины. Она была как живая и молчаливо выслушивала девичьи секреты чуть ли не до тринадцатилетия своей хозяйки. Потом игрушка поистрепалась, потемнела лицом и, наконец, отправилась сначала в темный зев антресолей, а потом куда-то исчезла, не выдержав переездов.