Фото на память
Шрифт:
– Не надумал, Жуков? – Вершинина набрала номер, – алло, будьте добры, Сергея Васильевича, пожалуйста.
– Не надо… – проблеял Жуков, – я скажу.
– Ну, – Вершинина, опустила руку, которой сжимала телефонную трубку.
– Негативы в конверте с надписью «Т».
– Хорошо, Жуков, а труп Рыбаковой?
– Я закопал ее на даче, под яблоней… – голова его безвольно упала на руки…
– Зачем Рыбакова приходила к тебе шестого мая?
– Обнаружила пропажу паспорта и обвинила меня. Мне
– Как ты намеревался распорядиться пленкой?
– Продать, естественно.
– Кому?
– Дыкину.
– А почему ты решил, что он купит ее у тебя?
– Ольга так сказала, – Жуков не мигая смотрел в одну точку на полу.
– А ей сказала Беспалова, так?
– Да, – вздохнул он.
– Что же ты тянул до сих пор? – поинтересовалась Вершинина.
– Дыкин был в командировке, сегодня должен был приехать.
– Понятно, а я-то думала, что это он не интересуется, как идет расследование? А вот тебе очень хотелось узнать, что я раскопала. Ведь именно поэтому ты пригласил меня к себе?
Жуков молча посмотрел в окно.
– Коля, позови лейтенанта, он наверное уже подъехал.
Антонов вышел, и через мгновенье в комнате появился лейтенант Силантьев в сопровождении двух автоматчиков.
– Добрый день, лейтенант, – Вершинина показала на Жукова, – вот этот гражданин хочет признаться в двойном убийстве. А мне пора. Мы с вами договорились – негативы я забираю себе.
– О чем речь, раз договорились… Мы уж чего-нибудь придумаем – поспешил ответить Силантьев, все внимание которого уже было направлено на Жукова.
Вершинина вышла из гримерной. Ей навстречу уже спешил Толкушкин с конвертом в руке.
Из конторы я позвонила Дыкину. Меня сразу же с ним соединили.
– Добрый день, Юрий Григорьевич. Как командировка?
– Вы мне уже звонили?
– Тарасов – большая деревня, – уклончиво ответила я, – негативы у меня, можете забрать их в любое время.
В трубке повисла минутная пауза. Видно, Дыкин не ожидал от меня такой прыти.
– Через полчаса я буду у вас, – еле сдерживая радость, произнес он.
– Отлично, жду вас.
Я повесила трубку и, немного подумав, набрала номер лицея.
– Будьте добры, Софью Марковну…
– Она сейчас на уроке, что ей передать? – спросили на том конце провода.
– Передайте, пожалуйста, что звонила мама Вершинина Максима и просила сказать, что она завтра подойдет к ней вместе с сыном.
– Хорошо, обязательно передам.
– А если что-то важное, пусть Софья Марковна позвонит мне сегодня вечером домой.
– Конечно, конечно, – поторопился
Беседа с Дыкиным длилась не больше часа. Едва за ним захлопнулась дверь, в кабинет ввалился сияющий Мещеряков.
– Ну, рассказывай! Такое дело! То одна шишка, то другая… У тебя, прям, не кабинет, а Смольный какой-то! – Мещеряков был в приподнятом настроении, в его обычно бесцветных глазах полыхало синее пламя, загоравшееся только в особых случаях: в момент наивысшей уверенности, что солидный гонорар прямиком плывет в его толстые клешни или в минуту, когда он бывал по-настоящему захвачен расказом о ходе проводимого мной расследования.
– Чего рассказывать? – мой серьезный тон и несколько отстраненный вид были призваны немного охладить его пыл.
После сколь тягостных, столь и лихорадочных раздумий на сюжет: как бы мне нейтрализовать Трошу, мещеряковский задор казался мне более чем неуместным, он прямо-таки злил меня.
– Ну, что-то я тебя совсем не узнаю! – Михаил Анатольевич с размаху плюхнулся в кресло, – Дыкин доволен?
– Доволен, – сухо ответила я, чувствуя себя страшно усталой. Еще бы! Столько нервничать!
– А Троша, что с ним? – сбавив радостные обороты, как-то опасливо спросил Михаил Анатольевич, – вижу…
– Все нормально, Миша. Дыкин обещал помочь, вернее уже помог…
– Как это? – насторожился Мещеряков.
– Решил вопрос с Трошей, не выходя из моего кабинета, – загадочно ответила я.
– Я смотрю, Валентина, что на диалог ты сейчас не настроена… – проницательно предположил он.
– Ты угадал… С меня довольно того, что Максим теперь в безопасности.
– Да, такая штука жизнь, – Михаил Анатольевич замотал головой, – нет, а все-таки, Валентина…
– Потом, Миша, все расскажу… завтра. А сейчас я, пожалуй, домой пойду. Ты не возражаешь?
– Может, ко мне поднимемся, по рюмашке… Такое дело обмыть надо!
«В своем амплуа», – подумала я. – Я вот тут заявление написала…
– Да хватит тебе, Валентина, не смеши народ! Ну что бы я без тебя делал? – Мещеряков лукаво улыбнулся. – Остаешься? – насторожился он, видя, что я продолжаю сохранять серьезное выражение лица и молчать.
– Только при одном условии… – я поймала себя на мысли, что еще минута, и я то ли рассмеюсь, то ли разрыдаюсь. В горле стоял непроходимый комок слез, в то время как улыбка силилась растянуть мои плотно сжатые и уже начавшие подрагивать губы. Озадаченная физиономия Мещерякова сыграла роль допинга для этой несвоевременной, на мой взгляд, улыбки, которая все-таки пробилась сквозь горячее клокотание всхлипа в груди.
– Это какое еще условие?
– Иди, Миша, иди… – я устало махнула рукой, – не сегодня.