Фотография с прицелом (сборник)

Пронин Виктор Алексеевич

– Себя узнали? – спросил Пафнутьев.

– Да. Ничего парнишка был.

– На этом снимке ваши друзья. Похоже, он сделан после школы. Вы здесь уже в форменной курточке летного училища.

– Эта курточка у меня появилась еще в десятом классе, – неосторожно сказал Зайцев, тут же поперхнулся, замолчал и отодвинул фотографию от себя подальше.

– Да, это заметно, – проговорил Пафнутьев.

– А как вы догадались, что снимок сделан после школы? – осведомился Зайцев.

– На этом снимке у вас непорядок в туалете.

– Какой? –

Зайцев свободной рукой снова придвинул к себе фотографию. – В чем непорядок? Ширинка застегнута, брючки наглажены, туфли начищены. Я вас не понимаю.

– На вашей курточке не хватает одной пуговицы, – сказал Пафнутьев и выразительно посмотрел на оперативников.

Дескать, ребята, будьте настороже. Сейчас возможны неожиданности.

Это было лукавое предложение Худолея. Еще при подготовке к этой поездке в Ростов он предложил Пафнутьеву одну пуговицу на фотографии заретушировать, чтобы Павел в нужный момент при разговоре с Зайцевым попытался использовать эту маленькую подробность. Если Игорь совершенно невиновен и оказался под подозрением случайно, то просто не обратит внимания на слова Пафнутьева о пуговице. Если же убийца все-таки он, то пуговица становится прямо-таки зловещей подробностью.

– Ну, хорошо. На моей курточке не хватает пуговицы. Пусть так! И что из этого следует? – сорвался на крик Зайцев. – В конце концов, в училище мне сделают замечание, я пришью эту злосчастную пуговицу, да и дело с концом! Я чего-то не понимаю?

– Дело не в этом, – терпеливо, с бесконечной печалью в голосе проговорил Пафнутьев.

– А в чем?!

– Вы не сможете пришить эту пуговицу.

– Почему?

– Мы нашли ее.

– А что, имеет значение, где именно вы ее нашли?

– Очень большое.

– Ничего не понимаю! – заявил Зайцев и откинулся на спинку стула.

– Пуговица была зажата в кулачке вот этой красавицы. – Пафнутьев постучал пальцем по черепу на фотографии, которая все это время лежала посередине пластмассового столика. – Как ваша пуговица попала в ладонь этой девушки? – осведомился Павел. – Если вы сможете мне это объяснить, то я тут же принесу вам свои самые искренние и глубокие извинения. Итак, я слушаю вас очень внимательно.

Зайцев долго молча смотрел в небо, на взлетающие и садящиеся самолеты.

Наконец-то он поднял глаза на Пафнутьева и спросил:

– Как же вы на курточку-то вышли?

– Уж больно любили вы в ней фотографироваться. Да и не только вы. Половина класса щеголяла в этой курточке перед фотоаппаратом. Ваша мама все эти годы верно и бережно хранила ее в шкафу, спасала от пыли, моли, сырости и старьевщиков. Уберегла вот, сами видите.

– Спасибо, мамочка, – вполголоса пробормотал Зайцев. – Ты мне очень помогла. Уж не знаю, как тебя и благодарить.

– А вы не ее благодарите.

– А кого же еще? – неожиданно окрепшим голосом спросил Зайцев.

– Будет возможность, сходите в церковь, поставьте свечку

и низко поклонитесь памяти Светы, которую вы убили, предварительно изнасиловав. Это она в последнюю свою смертельную минуту нашла в себе силы сжать в кулачке вашу пуговку, вырвать ее с корнем, а через десять лет раскрыть свой детский еще кулачок и положить на мой стол проржавевший железный комочек. Завтра вы окажетесь в моем кабинете, и я вам его покажу. Десять лет в нем таилась ваша судьба.

– Мы не опоздаем на самолет? – отстраненно спросил Зайцев.

– Успеем, – успокоил его Пафнутьев. – Подождут.

– Вы столь значительная персона, что вас будет ждать самолет?

– Самолет будет ждать вовсе не меня. Он не улетит без вас.

– Так это уже я оказался значительной персоной?

– Опять не угадали, – холодновато ответил Пафнутьев. – Вы попали в разряд особо опасных преступников.

– Сколько же мне светит?

Павел весело рассмеялся и проговорил:

– До этого еще так далеко, что ответа на ваш вопрос просто не существует. Сколько вас было в ту ночь? Я имею в виду лиц мужского пола?

– Не помню.

– Решили все взять на себя? Если вы будете утверждать, что в одиночку изнасиловали трех девочек и всех их убили, то могу предположить, что наверняка получите пожизненное. Так что подумайте. У вас есть на это целая ночь. Утром я буду фиксировать ваши показания, а вам придется их подписывать.

– А если я откажусь подписывать то, что вы там придумаете?

– Если я напишу что-нибудь лишнее, ложное, то вы сможете на этой же странице отречься от моего поклепа.

– А если я просто откажусь от подписи?

– Не советую. Это будет выглядеть как косвенное признание, согласие с обвинением. Это во-первых.

– А во-вторых?

– А во-вторых, я же знаю остальных участников этого кошмарного преступления.

– Ну! Так уж и кошмарного!

– У меня, Игорек, такое ощущение, что годы стерли в вашей памяти подробности того, что случилось той весенней ночью. Тогда цвела сирень, благоухала черемуха. В ее зарослях бесновались соловьи, сходили с ума от своих же любовных трелей.

– Боже! Да вы прямо поэт! – с усмешкой проговорил Зайцев.

– Возможно, – сказал Пафнутьев. – Но, к сожалению, вам я такого комплимента сделать не могу. Вы поступили как живодеры, озверевшие от запаха крови.

– Давайте оставим это.

– Хорошо, оставим. Может быть, вы все-таки назовете имена своих подельников? Вы только что интересовались возможным сроком. Это вполне может сократить вам несколько лет.

– Сейчас не могу. Для этого надо созреть.

– Согласен, – сказал Пафнутьев. – Вот посмотрите. – Он вынул из кармана пиджака пачку снимков, отобранных из школьных альбомов выпускников. – Здесь есть и портреты ваших друзей. С некоторыми из них я уже встречался, – соврал Павел. – Но они пока на свободе. – А это уже была чистая правда.