Фотография в профиль
Шрифт:
— Свидетель, откуда вы знаете, что вашим освободителем, если можно так выразиться, был Рихард Баумфогель? Ведь вы же сами заявили, что никогда его до этого не видели. Может быть, потом ваши пути пересекались?
— Потом увидеть его тоже не пришлось, но люди говорили, что это был именно он и что через несколько дней его отправили на фронт.
— Свидетель, узнаёте ли вы Баумфогеля в человеке, сидящем на скамье подсудимых?
— Нет, не узнаю. Когда он В тот раз ввалился к нам в камеру и начал орать, никто к нему не приглядывался. Каждый со страхом думал, что пробил его последний час.
— Вы должны вспомнить: в военной форме он был или в штатском?
— Это у меня совершенно выпало из памяти. Отчётливо помню лишь, как он кричал, науськивал солдат и требовал, чтобы они вышвырнули нас на улицу.
Последним свидетелем зашиты был полковник в отставке Бронислав Теодорович. В каждом движении этого худощавого
Сообщив о себе основные биографические данные, полковник перешёл к рассказу о том, как он познакомился со Станиславом Врублевским.
— На второй день после вступления нашей части в Люблин мне доложили, что какой-то человек добивается встречи со мной. Я увидел перед собой молодого парня, одетого в лохмотья, — попросту оборванца. Он объяснил, что входит в немногочисленную группу партизан из формирования Армии Крайовой, которые уцелели после сражения в Яновских лесах. Скрывался где только можно, дожидаясь освобождения Люблинского воеводства Советской Армией и Первой Армией Войска Польского, и вот теперь просит зачислить его в нашу часть. У него не было при себе никаких документов. Единственным свидетельством правдивости его слов был «стен» — отличный автомат английского производства. Именно такое оружие сбрасывали на парашютах бойцам аковских групп. Хотя мои действия шли вразрез с инструкцией, я почему-то поверил на слово этому парню, его искреннему желанию отомстить фашистским захватчикам за смерть родителей. И до сегодняшнего дня не жалею, что удовлетворил тогда его просьбу, потому что Врублевский оправдал мои ожидания.
— Вы говорите о человеке, который сидит на скамье подсудимых? — задал обязательный вопрос председатель.
— Так точно, о нём. Я узнал его по характерному выражению лица и родимому пятну на правой щеке. Я мог бы также рассказать, где у него на теле находятся шрамы, оставшиеся от ранений, потому что ранения он получил, когда служил в моей роте. После короткой остановки в Люблине нам пришлось участвовать в сентябрьском сражении за освобождение предместья Варшавы — Праги. В первых же боевых операциях я имел возможность убедиться в том, что Врублевский — это отважный и дисциплинированный солдат, закалённый в боях и не боящийся ни свиста пуль, ни разрывов гранат, ни бомбовых налётов вражеской авиации. Наша рота совместно с другими подразделениями заняла позиции в районе Сасской Кенпы, а затем по приказу командования влилась в состав десанта, высаженного на левый берег Вислы в помощь сражавшейся Варшаве. Восстание жителей оккупированной столицы уже шло на убыль. Полоска земли, захваченная нами на Черняковском плацдарме, была открыта со всех сторон и слишком узка, чтобы её можно было долго удерживать. Впрочем, я повторяю общеизвестные факты. После нескольких дней боёв десант вынужден был отступить, неся огромные потери в людях. Врублевский вместе с двумя бойцами прикрывал последние понтоны, отплывавшие с левого берега Вислы. Возле затонувшего речного судна одного из них сразила вражеская пуля, Только тогда, оставшись вдвоём, они бросились в Вислу, чтобы вплавь добраться до Сасской Кенпы. На берег Сташек выполз из воды, таща за собой раненого товарища. И тут он получил своё первое, правда, не очень серьёзное ранение. С чистой совестью я подал рапорт о производстве Врублевского в капралы и награждении медалью «Крест Храбрых». Без заградительного огня этой троицы наши подразделения понесли бы ещё больший урон. Если мне не изменяет память, Сташек вообще не лёг в госпиталь и был в составе моей роты, когда нас перебрасывали на Поморье. Перед этим мы послали его на курсы подготовки сержантского состава.
— Так точно, пан полковник. Они размещались в Рембертове, — уточнил обвиняемый.
— В тяжелейших боях за прорыв Поморского вала капрал, а точнее, взводный Врублевский совершил новый подвиг. Он добровольно вызвался, в паре с ещё одним солдатом, взорвать немецкий дот, огонь которого сковывал дальнейшее продвижение нашей роты. Без захвата или уничтожения этой преграды нельзя было и думать о выполнении поставленной перед нами боевой задачи. Запасшись взрывчаткой, оба смельчака незаметно для фашистов подползли к доту и заминировали его.
— По-моему, так действовал герой романа Сенкевича «Потоп» пан Кмичиц, — сказал, улыбаясь, один из заседателей.
— Справедливое замечание, — поддакнул полковник. — А чтобы вы могли убедиться в ещё большем совпадении ситуаций — описанной Сенкевичем и той, которая сложилась при нашем наступлении, я добавлю следующее: обоих бойцов нашли потом на весьма приличном расстоянии от взорванного дота. Оба были ранены и почти оглохли, так как взрыв оказался такой мощности, что от бетонированных стен немецкой опорной точки не осталось и следа. Прорвав Поморский вал, мы ударили по Колобжегу. В этих боях Врублевский
— То есть накануне взятия Щецина?
— Совершенно верно, Камень Поморский был ключевым населённым пунктом в боях за Щецин, которые вела Советская Армия. Пока Камень оставался в руках поляков, гитлеровцы не могли нанести удар с левого берега Одры и с острова Волин, а им это было необходимо, чтобы окружить наступающие на Щецин советские войска, стремившиеся закрепиться за Одрой на высоте Слубиц. Мы тогда не догадывались об этих планах немцев, и в Камне Поморском размещался очень небольшой гарнизон. В него входила и моя рота, часть которой занимала позиции на территории большого пивоваренного завода. Наступление немцев ожидалось намного севернее, в районе Дзивнова, где река Дзивна сравнительно неширока и где наземные операции гитлеровских войск могли быть поддержаны огнём их военных кораблей. Поэтому там были сосредоточены значительно большие силы, чем в Камне Поморском, расположенном на высоком обрывистом берегу широкого залива.
— Но немцы рассудили иначе, — вставил председатель.
— На войне так часто бывало. Противник решил застать нас врасплох, ударив там, где его меньше всего ждали. Мы, конечно, не предполагали, что пивзавод и расположенные на набережной дома заминированы. Однажды ночью немцы взорвали эти объекты и одновременно начали переправлять войска на правый берег Дзивны. Эффект внезапности был достигнут. Значительная часть солдат моей роты погибла под обломками обрушившихся корпусов пивоваренного завода. Немцы рассчитывали, что, пока мы опомнимся и начнём подтягивать резервные части, пока попросим прислать подкрепления, они сумеют захватить город, чтобы потом успешно развивать наступление. Взводный Врублевский был среди бойцов, погребённых под обрушившимися стенами. Будучи ранен, он всё-таки выбрался из-под руин и начал организовывать оборону объекта. Благодаря его хладнокровию горстка оставшихся в живых солдат, имея всего два пулемёта, отбила многочисленные атаки наседавших гитлеровцев, превратив таким образом разрушенный завод в непреодолимый для противника оборонительный рубеж. Подплывавшие к берегу немецкие десантные лодки сразу же оказывались под плотным пулемётным огнём, а те фашисты, которым всё же удалось выкарабкаться на берег, так и остались на нём лежать, встреченные гранатами и автоматными очередями. Наступление противника, поддержанное ураганным огнём артиллерии, захлебнулось. Немецкие орудия вели с противоположного берега залива прицельный огонь по разрушенному пивзаводу и другим городским зданиям. Именно тогда сгорели старые здания на рыночной площади и серьёзно пострадала — от прямого попадания снаряда — городская ратуша.
Полковник на мгновенье умолк. По выражению его лица нетрудно было догадаться, что он заново переживает боевой эпизод, воскрешённый памятью.
— Помощь пришла в самый критический момент. Противник уже успел подавить один наш пулемёт. Ребят, которые ещё держали в руках оружие, можно было пересчитать по пальцам. Все они без исключения были ранены, но, несмотря ни на что, оставались в строю. Они сражались, не думая о перевязках, да у них и не было на это времени. После пятичасового изнурительного боя немцы были отброшены на исходные позиции. Они понесли большие потери в живой силе и технике. Вынашиваемые гитлеровцами планы потерпели крах.
— Велики ли были ваши потери? — спросил Рушиньский.
— Мы понесли серьёзный урон, особенно в начальной фазе боя, когда под развалинами завода осталось лежать большинство его защитников. В ходе сражения мы убедились, в том, что взводный Врублевский, принявший на себя командование остатками роты, не только умелый командир, но и меткий пулемётчик. До сих пор не могу понять, как он остался жив, когда артиллерийский снаряд попал прямо в его пулемёт. После боя санитары подобрали взводного в бессознательном состоянии; позже врач обнаружил у него несколько осколочных и три огнестрельные раны. К ним следует добавить травматические повреждения, полученные после того, как заминированный пивзавод взлетел на воздух. Мы уже закончили войну, водрузив польский флаг на монументе Нике в Берлине, а врачи в госпиталях продолжали бороться за жизнь Врублевского. Серебряный крест ордена «Виртути Милитари» заслуженно увенчал его боевой путь, пройденный от Варшавы до Камня Поморского. Я никогда не поверю — и никто не сможет меня переубедить — что человек, которого я знаю с самой лучшей стороны и которого считаю настоящим польским героем, мог совершить все те злодеяния, которые ему приписывают в обвинительном заключении! — закончил речь полковник Теодорович. — Всё это похоже на кошмарный сон. Правда должна восторжествовать!