Фраера
Шрифт:
Опустив руку с пультом, но продолжая держать нас на линии огня, толстяк двинулся к полулежащей у распахнутой двери и истекающей кровью сообщнице.
– Хреново, Боря, милый… – прошептала та, соорудив на лице вымученную улыбку. – Но ты у меня самый лучший… Сделал их, как последних лохов…
– Это точно! – довольно ухмыльнулся тот. – На их месте я не верил бы ни одному моему слову! Наивные придурки! А знаешь, дорогая, почему я не кончил их сразу, как они утопили пушки? Мне показалось, что тебе доставило бы огромное удовольствие раскроить их черепа собственноручно. Я прав?
– Борис,
Лже-Манчини присел на корточки рядом с блондинкой и передал ей ствол.
– Давай, киска, сделай себе приятное.
– Пока, ребятки! – одарив нас ласковой улыбкой, промурлыкала Барби.
И тут словно кто-то открыл бутылку с лимонадом. Затем сжимающая направленный на нас «глок» Барби покачнулась, уронила оружие, выпучив глаза и широко разинув рот, медленно сползла по переборке и рухнула на палубу.
На лестнице, ведущей к каютам, за спиной ошалевшего от такого оборота событий плешивого толстяка я вдруг увидел спокойное и сосредоточенное лицо Марии.
– Ах ты, тварь! Я тебя… – взревел пришедший в себя «итальянец» и, выставив вперёд волосатые руки, бросился на Машу, но, наткнувшись на вылетевшую навстречу пулю, словно на сокрушительный апперкот невидимки, резко откинулся назад.
Схватившись за живот, Боря покачнулся, хрипя повалился навзничь и, немного посучив ногами, застыл – причём, похоже, окончательно.
На какое-то время на палубе яхты повисла абсолютная тишина.
Первым очнулся Хаммер. Медленно опустив заложенные за голову руки, он повёл ими по лицу, тяжело выдохнул и повернулся ко мне.
– Все, приехали… Конечная… Поезд дальше не пойдёт, просьба пассажирам выйти из вагонов, мать-перемать вашу…
– Ты почему не стрелял, дурак? – выдавил я тихо, опустив руки и все ещё не веря в наше чудесное спасение. – У тебя было целых две секунды, когда он передавал ей «глок»!
– Из чего я должен был стрелять?! – буркнул Павлов, как-то странно и неожиданно для меня набычившись. – Из пальца?!
– Милый, у тебя за ремнём, сзади, под рубашкой, заряженный пистолет, – мягко напомнил я.
– Нет там никакого пистолета! – задрав взмокшую рубашку, Хаммер продемонстрировал мне свою голую поясницу. – На, смотри!
– А где же он? – озабоченно полюбопытствовал я.
– Где-где! – снова огрызнулся Павлов. – Я его… это…
– Чего – это?
– Ну… в общем… я его потерял, – наконец раскололся Серёга, пожав плечами. – Выпал где-то, пока я кувыркался. Наверное, на юте под фальшбортом лежит.
– Эх ты, лопух, – заключил я. – Впрочем, здесь присутствует ещё один лопух.
Маша по-детски угловатым жестом выбросила в воду ненужный уже пистолет – с такой брезгливостью, словно это была скользкая зелёная жаба. Потом всхлипнула, обвила мою шею руками, спрятала на груди лицо и тихо заплакала.
А я, тупо глядя прямо перед собой, гладил её по мягким шёлковым волосам и не мог найти слов, которыми можно было бы её успокоить. Пусть спокойно поплачет, наверное, сейчас для неё это лучше всего.
Та невидимая черта, через которую только что переступила Маша, спасая наши с Хаммером висящие на волоске жизни, потребовала от неё столько мужества
И я сделаю все возможное, чтобы она как можно реже и уже без пугающей внутренней пустоты вспоминала обо всем, что произошло минувшей ночью на этой трижды проклятой яхте.
Глава тридцать восьмая
Неразгаданная тайна
Убедившись, что на смену выстрелам и истошным крикам пришла полная тишина, из пассажирских кают стали медленно, словно тараканы из щелей, выползать на палубу насмерть перепуганные, но буквально распираемые любопытством живые и невредимые туристы. С удивлением я заметил, что многие из путешественников держат в руках видеокамеры.
Эх, что бы там ни говорили, но этот мир точно сошёл сума!..
Вскоре на палубе «Белой акулы» началась настоящая суета, в которой смешались сдержанный плач особо впечатлительных дамочек, приглушённое бормотание и периодическая беготня.
Сергей, как только яхта стала превращаться в разбуженный среди зимы муравейник, слинял в неизвестном направлении, бросив мне короткое и совсем не убедительное «живот, блин, свело».
Морщась от саднящей боли, вызванной глубокой царапиной на руке – видимо, следствие срыва с борта, – я вертел головой по сторонам и искал глазами единственного пассажира, до которого мне было хоть какое-то дело. Я имею в виду ювелира Хейно, в каюте которого точно кто-то был, когда мне так и не удалось попасть туда в самом начале заварушки.
Рыжий обнаружился гораздо позже всех остальных, в компании с испуганно прилипшей к нему мулаткой-гидом Илианой. Парочка не спеша выползла из распахнутой двери в носовой каютный отсек и тут же направилась к нам для выяснения подробностей происшедшего.
– Где ты был, когда я ломился к тебе в каюту?! – встретившись глазами с ювелиром, довольно бесцеремонно рявкнул я.
– Я… мы были там, внутри, – посмотрев на стоящую рядом мулатку, смущённо пробормотал Хейно.
– Поздравляю. Когда Серёга среди ночи сообщил, что эти ребята, – я кивнул в сторону валяющихся на палубе тел грабителей, – пришили стюарда и вышвырнули его за борт, я сразу подумал о вашей крутой сделке и решил тебя предупредить! Понимаешь, о чем я?! Так уж получилось, корешок, что Маша мне обо всем рассказала… Не обижайся на неё. Так или иначе, но этим она спасла всем нам жизнь… В общем, пришлось срочно изобразить из себя пьяного дебошира, чтобы заставить тебя открыть дверь. А ты, значит, в это самое время… гм… понятно. Быстрый ты, однако, горячий финский парень!
– Так получилось, – смущённо пожав плечами, пробормотал ювелир и искоса взглянул на Марию, которая не выказывала ни малейшего желания общаться. Помявшись, рыжий добавил: – Мы… не могли бы с тобой отойти в сторонку?
Оставив Машу на попечительстве добровольных психоаналитиков из числа сердобольных старушек-миллионерш, я вслед за Хейно отошёл на несколько метров в сторону и облокотился о борт.
– Ты не выяснил, кто должен был принести мне на оценку камни? – оглядываясь по сторонам, почти шёпотом поинтересовался Морозофф. – Он… жив?!