Фрагмент анализа истерии (История болезни Доры)

Фрейд Зигмунд

«Какое удовлетворение?»

Сейчас я действительно начинаю предполагать, что Вы гораздо серьезнее рассматривали отношения с господином К., чем пытались до сих пор представить. Не часто ли между господином и госпожой К. была речь о разводе?

«Конечно, но вначале из-за детей этого не хотела она, а сейчас желает, но теперь уже он больше не хочет этого».

Не должны ли Вы были думать, что он хочет развестись со своей женой для того, чтобы жениться на Вас? И что он теперь больше не хочет этого, так как у него отсутствует какая-либо замена? Два года назад, конечно. Вы были очень юной, но Вы сами рассказывали мне о маме, что она в 17 лет была обручена и затем два года ждала своего мужа. История любви матери обычно становится образцом для дочери. То есть. Вы тоже хотели ждать его и даже посчитали, что он только ожидает того, чтобы Вы стали достаточно зрелой для его будущей жены. [Ожидание вплоть до того момента, пока не достигается цель, находится в содержании первой ситуации из сновидения. В этой фантазии ожидания увидеть себя невестой я вижу часть третьего, уже заявившего о себе компонента этого сновидения.] Я могу даже представить себе, что это было Вашим серьезным жизненным планом. У Вас вообще нет права утверждать, что таковое намерение было исключено у господина К. Вы даже предостаточно рассказали мне о нем такого, что прямо намекает на такое намерение. [Особенно речь, которою он сопровождал рождественский подарок в виде ящичка для писем во время последних лет совместного пребывания в Б.] Да и его поведение в Л. не противоречит этому. Вы же не позволили ему высказаться до конца и не знаете,

что он хотел Вам сказать. При этом сам план вовсе не кажется совершенно не осуществимым. Отношения папы с госпожой К., которые Вы, вероятно, только потому так долго и поддерживали, дают Вам уверенность, что согласие жены на развод было бы достигнуто, а у папы Вы легко добиваетесь всего того, чего Вы хотите. Конечно, если бы искушение в Л. имело другой исход, то это было бы для всех единственно возможным решением. Я считаю также, что именно из-за этого Вы так сожалели о получившемся плохом исходе и исправили его в фантазии, проявившейся аппендицитом. Таким образом, то, что вместо возобновления ухаживаний результатом Вашей жалобы были отрицание и оскорбление со стороны господина К., должно было стать для Вас тяжелым разочарованием. Вы признаетесь, что ничто другое не может Вас так сильно привести в ярость, как то, что можно поверить, что Вы будто бы придумали сцену на озере. Теперь я знаю, о чем Вы не хотите вспомнить. Вы вообразили себе: это ухаживание всерьез и господин К. не успокоится до тех пор, пока не женится на Вас.

Она слушала, не пытаясь, как обычно, возражать. Она казалась потрясенной, любезно простилась с самыми наилучшими пожеланиями к Новому году и – больше не появилась. Отец, который посетил меня еще несколько раз, уверял, что она еще придет, у нее есть сильное желание продолжать лечение. Но, наверное, он был не до конца искренен. Он поддерживал курс лечения лишь постольку, поскольку у него была надежда на то, что мне удастся «уговорить» Дору, что между ним и госпожой К. нет ничего другого кроме чистой дружбы. Этот его интерес пропал, как только он заметил, что такой результат не входит в мои намерения. Я знал, что она уже больше не появится. Несомненно, актом мести было то, что она так неожиданно, когда мои ожидания на удачное окончание лечения дошли до наивысшей точки, прервала лечение и этим уничтожила мои надежды. Ее тенденция к нанесению себе вреда нашла здесь свое законное место. Тот, кто, подобно мне, пробуждает злейших демонов, которые не до конца усмиренными живут в человеческой груди, и желает их победить, должен знать, что в такой борьбе он сам не останется полностью в стороне. Сохранил ли бы я эту девушку в лечении, если бы я сам принял на себя одну из ролей, которая бы подчеркнула ценность ее присутствия для меня, и проявил бы по отношению к ней живой интерес, который, несмотря на все то смягчение из-за моей врачебной позиции оказался бы чем-то вроде эрзаца для страстно желаемой ею нежности? Я не знаю этого. Так как часть факторов, встречающихся на пути в виде сопротивления, в любом случае остается неизвестной, то я всегда избегал играть роли и ограничивался менее притязательным психологическим искусством. При всем теоретическом интересе и всем врачебном стремлении помочь я все же сдерживаю эмоциональные проявления, чтобы поставить по необходимости границы для психического внушения, и уважаю как таковые желания и взгляды пациента.

Но я не знаю, достиг ли бы господин К. большего, если бы им было разгадано, что тот удар по лицу ни в коем случае не означал окончательного «нет» Доры, а лишь соответствовал пробужденной под конец ревности, в то время как еще более сильные побуждения ее душевной жизни стояли на его стороне. Если бы он не обратил внимания на это первое «нет» и продолжил бы свои ухаживания с убеждающей страстностью, то результатом легко могло стать то, что увлеченность девушки не посчиталась бы тогда ни с какими внутренними трудностями. Но я думаю, что, возможно, так же легко она была бы доведена до того, чтобы удовлетворить еще сильнее свою месть по отношению к нему. На чью сторону склонится решение в этом споре мотивов, к устранению или к усилению вытеснения, этого никогда нельзя точно подсчитать. Неспособность осуществить реальные требования любви является одной из наиболее существенных черт невроза. Жизнь больных затруднена из-за противоречий между реальностью и фантазией. Они бегут от того, чего наиболее страстно желают в своих фантазиях, когда оно в действительности встречается им. А больше всего они любят отдаваться своим фантазиям там, где им уже не нужно больше опасаться за их реализацию. Барьеры, которые сооружены вытеснением, конечно могут пасть под натиском мощных, вызываемых реальностью переживаний, невроз еще можно преодолеть посредством действительности. Но мы не можем, в общем-то, рассчитать, у кого и посредством чего такое «излечение» было бы возможно. [Еще некоторые замечания о строении этого сновидения, которое не позволяет понять его настолько основательно, чтобы можно было осуществить его синтез. В качестве фасада, выставленного вперед, можно выделить фантазию о мести отцу: она самовольно ушла из дома; отец заболел, потом умер… Она теперь возвращается домой, все остальные уже на кладбище. Она без всякой тени печали идет в свою комнату и спокойно читает словарь. В этом два намека на другой акт мести, который она действительно осуществила, позволив родителям найти прощальное письмо: Письмо (в сновидении от мамы) и упоминание похорон бывшей для нее идеалом тети. – За этой фантазией скрывается акт мести господину К., выход для которой она создала своим поведением по отношению ко мне. «Служанка – приглашение – лес – два с половиной часа», – всё идёт от материала события в Л. Воспоминание о гувернантке и ее переписке со своими родителями с элементом прощального письма Доры сходится с находящимся в содержании сновидения письмом, которое позволяет ей вернуться домой. Отказ от сопровождения себя, решение идти одной, наверное, можно перевести следующим образом: так как ты обошелся со мной как со служанкой, я оставляю тебя, иду одна моим путем и не выхожу замуж. Скрываемый вот такими мыслями о мести, в других местах все же просвечивает материал с нежными фантазиями, вызываемыми бессознательно продолжающейся любовью к господину К.: я ждала бы тебя, чтобы стать твоей женой – дефлорация – роды. Наконец, уже четвертому, наиболее глубоко запрятанному кругу мыслей, а именно любви к госпоже К., принадлежит то, что фантазии о дефлорации изображаются с позиции мужчины (идентификация с почитателем, пребывающим сейчас на чужбине), и то, что в двух местах содержатся абсолютно явные намеки на двусмысленные речи (здесь ли живет господин X.) и на письменный источник ее сексуальных познаний (словарь). Жестокие и садистические побуждения находят в этом сновидении свое полное осуществление.]

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Хотя этому сообщению я дал название «Фрагмент анализа», очевидно, что оно неполно в более значительной степени, чем можно было бы ожидать, исходя из его названия. Поэтому было бы неплохо, если бы я попытался объяснить эти пробелы, ни в коем случае не являющиеся случайными.

Целый ряд результатов анализа остался в стороне, так как он из-за внезапного прекращения лечения был или недостаточно хорошо известен, или нуждался в продолжении исследования до какого-то общего вывода. Несколько раз, когда мне это казалось допустимым, я указывал на вероятное продолжение отдельных завязок. Ни в коем случае не являющаяся само собой понятной техника, посредством которой только и можно из сырого материала ассоциаций выявить его чистое содержание в виде ценных бессознательных мыслей, мною вообще здесь полностью обойдена. Остается и тот недостаток, что читатель не сможет убедиться в корректности моего подхода при таком способе изложения. Но я пришел к выводу, что абсолютно невозможно обсуждать заодно и технику анализа, и внутренний контекст какого-либо случая истерии. Для меня это было бы почти невозможным достижением, а для читателя стало бы неусваиваемым. Да и вообще эта техника требует отдельного особого представления, где она должна объясняться посредством многочисленных примеров, взятых из самых разных случаев, а кроме того, она может там

совершенно не учитывать полученный результат. Точно так же я не пытался здесь обосновать психологические предпосылки, о которых можно догадаться по моим описаниям психических феноменов. Какое-либо мимолетное обоснование ничего бы не дало; подробное же было бы само по себе уже отдельной работой. Я могу только заверить, что, не будучи обязанным ни одной из известных психологических теорий, я непредвзято подошел к изучению феноменов, которое открывает наблюдение психоневротиков, и что потом я так долго не высказывал своего мнения, пока оно не показалось мне созревшим для того, чтобы можно было дать отчет о наблюдаемых мной закономерностях. Я вовсе не горжусь тем, что избегаю умозрительных взглядов, хотя материал для наших гипотез приобретен в результате самого широчайшего и кропотливейшего наблюдения. Особенно же решительность моей точки зрения на проблему бессознательного может вызвать недовольство, так как бессознательными представлениями, мыслями и побуждениями я оперирую так, словно бы они были такими же хорошо известными и несомненными объектами психологии, как и все сознательное. Но я уверен в том, что тот, кто решится исследовать ту же самую область явлений именно нашим методом, не сможет обойтись без того, чтобы стать на ту же самую точку зрения, несмотря на все протесты философов.

Те коллеги, которые считают мою теорию истерии чисто психологической и потому неспособной разрешить какую-либо патологическую проблему, наверняка, заметят, читая эту работу, что их упрек, относящийся к особенностям техники, несправедливым образом переносится и на нашу теорию. Чисто психологической является лишь терапевтическая техника. Моя теория ни в коем случае не упускает возможности указать на органический фундамент невроза, хотя она и ищет таковые не в патолого-анатомических изменениях, а пытается ожидаемые химические изменения, не обнаруживаемые пока, временно заместить органическими функциями. По-видимому, никто не может отказать в таковом характере одному из органических факторов – сексуальной функции, в которой я вижу фундамент истерии, как и вообще всех неврозов. Теория сексуальной жизни, как я полагаю, не может быть лишена гипотезы об особых, возбуждающе действующих сексуальных материалах. Интоксикации и абстиненции при использовании определенных хронических ядов, конечно же, находятся в основе всех болезней, с которыми нас знакомит клиника, и, прежде всего, в основе врожденных психоневрозов.

То, что уже сегодня можно сказать о «соматической встречности», об инфантильном ядре перверсий, об эрогенных зонах и бисексуальной предрасположенности, я также не изложил в этой работе подробно, я только выделил места, в которых анализ наталкивался на этот органический фундамент симптомов. Большего и нельзя сделать на отдельно взятом случае. Те же упомянутые выше причины вынудили меня отказаться даже от беглого объяснения этих моментов. Отсюда проистекает мощный довод в пользу новых работ, опирающихся на большое число анализов.

Этой столь несовершенной публикацией я хотел все же достичь двух целей. Во-первых, в качестве дополнения к моей книге о толковании сновидений показать, как это обычно бесполезное искусство может применяться для открытия утаиваемого и вытесненного в душевной жизни. Потому в анализе обоих сообщаемых здесь сновидений учитывается и техника толкования сновидений, которая во многом подобна психоаналитической. Во-вторых, я хотел пробудить интерес к целому ряду отношений, являющихся для науки на сегодня совершенно неизвестными, так как их можно открыть только применяя этот определенный метод. Об усложненности психических процессов при истерии, одновременности сосуществования различнейших побуждений, взаимосвязи противоположностей, вытеснениях и смещениях и о многом другом, наверное, до конца никто так и не смог догадаться. Подчеркивание Жане идеи фикс, которая перемещается в симптом, ничего другого не означает, как только действительно жалкую схематизацию. Невозможно будет устранить и мысль-догадку, что побуждения, представления, которым не хватает силы дойти до сознания, иначе воздействуют друг на друга, по-другому развиваются и ведут к другим проявлениям, чем те, которые называются нами «нормальными», так как они осознаются. Если все это настолько ясно, то ничто больше не стоит на пути понимания терапии, которая устраняет невротические симптомы посредством того, что она представления первого ряда превращает в нормальные.

Мне надо было также показать, что сексуальность вмешивается не только в качестве лишь один раз появившейся deus ex machina [11] в каком-нибудь месте в ходе характерных для истерии процессов, но и является движущей силой любых единичных симптомов и каждого отдельного проявления какого-либо симптома. Проявления болезни, говоря прямо, являются сексуальной деятельностью больных. Отдельно взятый случай никогда не сможет доказать такой обобщенный, тезис, но я могу лишь опять повторить заново, что я нигде не нашел ничего другого. Сексуальность действительно является ключом к проблеме психоневроза, как и вообще всех неврозов. Тот, кто пренебрегает им, никогда не будет в состоянии открывать. Я ожидаю новых исследований, которые могли бы устранить или ограничить это правило. То, что я до сих пор услышал против, было выражением личного неодобрения или неверия, на что достаточно возражения словами Шарко: «Са n'empeche pas d'exister». [12]

11

Неожиданно и немотивированно наступившая помощь (лат.).

12

Это не мешает существовать (фр.).

Этот случай из истории болезни и лечения, фрагмент которой я опубликовал здесь, не подходит и для того, чтобы показать ценность психоаналитической терапии в правильном свете. Не только краткость периода лечения, едва ли составившая три месяца, но и другой присущий этому случаю момент помешали тому, чтобы курс лечения закончился обычно достигаемым, признаваемым больным и его родственниками улучшением, приводящим к более или менее полному излечению. Такие радующие результаты достигаются там, где болезненные проявления поддерживаются лишь внутренним конфликтом между относящимися к сексуальности побуждениями. В таких случаях видишь состояние больного улучшенным в такой степени, в какой удалось перевести патогенный материал в нормальный для разрешения психических проблем больного. По-другому протекает все там, где симптомы ставятся на службу внешних мотивов жизни, как это и было с Дорой в последние два года. Вы будете поражены и даже можете легко быть сбиты с толку, когда узнаете, что состояние больной не стало заметно лучшим, несмотря на нашу далеко продвинувшуюся работу. В действительности же не все так плохо. Да, симптомы не исчезли во время работы, а лишь спустя некоторое время после нее, когда уже были прерваны отношения с врачом. В действительности же такая отсрочка излечения или улучшения по времени вызывается только личностью врача.

Чтобы сделать понятным такое положение дел, я должен начать несколько издалека. Во время психоаналитического курса лечения задерживается образование новых симптомов, можно даже сказать, что это закономерно. Но продуктивность невроза ни в коем случае не затухает, а начинает создавать особый род чаще всего бессознательных мыслительных образований, которые можно оделить названием «переносы».

Но чем же являются переносы? Это новые издания, копирование побуждений и фантазий, которые должны пробуждаться и осознаваться во время проникновения анализа вглубь с характерным для этого сплава замещением прежнего значимого лица личностью врача. Другими словами: целый ряд более ранних психических переживаний оживает вновь, но не в виде воспоминаний, а как актуальное отношение к личности врача. Имеются такие переносы, которые по содержанию совершенно ничем не отличаются от своего прототипа. Таким образом, это, в контексте нашего сравнения, просто перепечатка, неизмененное переиздание. Другие же осуществляются более искусно, они испытали смягчение своего содержания, сублимацию, как я говорю, и могут осознаваться, когда они откликаются на какую-либо ловко использованную особенность в личности или в отношениях с врачом. Таким образом, это уже не перепечатки, а скорее переработки.