Фрагментация
Шрифт:
Chapitre 2 – Experte
Старший инспектор убойного отдела Рома Рябкин с любопытством наблюдал за неспешными действиями эксперта судебно-психиатрической комиссии. Эксперт был грузным человеком лет пятидесяти с плоским невыразительным восточным лицом. Но у него было необычное «фио» – Пахтакор Айтуганович Голенищев. Рябкин сразу же записал «фио» в блокнот для допросов. Голенищев достал из черного кожаного портфеля ноутбук и подключил блок питания к розетке. Потом он вынул из кармана продолговатый футляр, достал из него очки в роговой оправе, подышал на них и стал
Рябкин откашлялся.
– Пахтакор Айтуганович, я вам уже говорил, что начальство решило провести предварительное освидетельствование, – слишком громко сказал он. – Дело в том, что у нас возникли сомнения насчет вменяемости обвиняемого, да и сам он постоянно требует врачей… – Рябкин потеребил уголок папки с материалами дела. – Будь моя воля, я бы его без зазрений совести расстрелял! – сказал он тихо, будто себе. – Но согласно процедуре нам необходимо знать о наличии психического расстройства. От этого зависит его содержание в СИЗО. А вы заслуженный врач, ведущий эксперт, светило, так сказать…
Рябкин немного замялся из-за врожденного неумения делать комплименты и, сглотнув нервный комок, продолжил:
– Ваше мнение будет означать заключение комиссии, участия которой, несомненно, будет требовать адвокат. Он уже заявил, что подаст заявление о признании Головатко недееспособным из-за психического расстройства. Так вот, прокуратура не хочет облажаться на суде! Все хотят быть уверенными в его вменяемости. Иначе придется переделывать обвинение и действовать по общему сценарию. А общий сценарий… – Рябкин поморщился. – Это херня полная!
Эксперт наконец-то водрузил очки на нос и скептически посмотрел на Рябкина.
– Должен заметить, что мое освидетельствование носит лишь предварительный характер. Окончательный вердикт всегда за комиссией.
Рябкин благодарно посмотрел на эксперта.
– Пахтакор Айтуганович, давайте на чистоту! Ни для кого не секрет, что с вашим мнением считаются абсолютно все в Институте Сербского. Вы всегда верны в своих диагнозах. Вне всяких сомнений, ваше освидетельствование станет для комиссии безоговорочным аргументом, и последующая экспертиза будет носить лишь формальный… – Рябкин опять запнулся, вспоминая недавно заученный термин. – Верифицирующий характер! Именно поэтому мы пригласили вас.
Эксперт неопределенно хмыкнул.
– В чем обвиняется подследственный?
– Серийные изнасилования с членовредительством и грабежом. В одном случае потерпевшая была убита.
– Жертвы?
– Молодые женщины. Всего пять. От девятнадцати до двадцати семи лет.
– Время, место и исполнение?
Рябкин заглянул в дело.
– Всех пять девушек он изнасиловал в лифте. Выслеживал жертву поздно вечером или ночью, подходил к ней на улице с предложением проводить до дома. Шел рядом или крался за ней. Таким образом узнавал место жительства потенциальной жертвы. Пока еще не доказано, но, может быть, он узнавал о ее частной жизни заранее, вплоть до распорядка дня и времени возращения домой. В общем, через несколько дней он подкарауливал ее, заскакивал вместе с ней в лифт и поднимался на последний этаж. Там он останавливал лифт и насиловал. Иногда наносил жертве ножевые ранения, чаще всего надрезы на
Эксперт быстро печатал на компьютере. Не отрывая взгляда от него, он спросил:
– Обвиняемый состоял на учете в психоневрологических заведениях?
– По нашим сведениям, нет.
– Какие-нибудь характеристики на него есть? С работы, например?
– С работы есть. Показания матери тоже есть. Говорила, что у сына с детства отклонения.
– Показания матери включены в материалы дела?
– Да, конечно. – Рябкин улыбнулся. – Так значит, беретесь?
Пахтакор продолжал спрашивать:
– Какие у обвиняемого физические увечья?
Рябкин удивился.
– А откуда вы знаете? Впрочем, да. У него отсутствуют три пальца на левой руке. В девяносто восьмом он работал на предприятии «Волжский дизель». При запуске листогибочного станка заусенец на детали зацепил рукавицу и затащил пальцы под вал.
Пахтакор удовлетворенно хмыкнул.
– Хорошо, я проведу освидетельствование. Передайте мне материалы дела и оставьте на часок-другой. После этого мы сможем перейти к беседе с обвиняемым.
Довольный Рябкин сразу же выпорхнул за дверь.
Оставшись один, Пахтакор принялся читать материалы дела. На пятнадцатой минуте он не сомневался в том, что обвиняемому не жить. Камертон прогностика сигнализировал о полной вменяемости преступника. Пахтакор не видел Головатко в мягкой пижаме и китайских тапочках, долгосрочно пьющего чай в подмосковной психиатрической больнице. Скорее всего в будущем он умрет во Владимирской исправительной колонии, где ему в печень воткнут заточку за несоблюдение уголовной субординации.
«А материалы дела были интересными:
… родители – мягкие и добрые люди. Отец рано умер, и мать растила сына одна. Мальчик рос почти здоровым. Со слов матери, мальчик в детстве был тревожен, замкнут и малообщителен. Его часто обижали сверстники.
– Ага, вот оно, начало паталогического развития!
Школьная характеристика: “в возрасте 13 лет стали возникать конфликты с одноклассниками, Головатко постоянно подвергался избиениям и унижениям, что продолжалось до окончания школы. После школы проучился полтора года в училище и был отчислен за неуспеваемость”.
Армия – характеристики нет. Что после армии? Устраивается на “Волжский дизель”. Травматическая ампутация и последующие две операции. Увольняется. Устраивается на работу в целлюлозно-бумажный комбинат. Так, опять… Со слов матери, после травмы он стал “совершенно другим”, замкнутым, раздражительным, часто повышал голос. Мучила бессонница и кошмары».
– Тут все понятно – посттравматическая психогения. Что там коллеги с работы? Ага, тут показания против тебя, голубчик! Читаем дальше: