Фрагменты (сборник)
Шрифт:
– Его так и не нашли?
Людмила сложила шашки и крышки от «Колы» в доску.
– Колодцы умеют хранить тайны. – Он улыбнулся. – Как и вы, Людмила Тимофеевна, правда?
Она перестала нервничать, но улыбка вышла какой-то растерянной. Людмила положила доску в сумку, но руку оттуда вынимать не спешила.
– Вы же знали, что это я его убил?
– Я не была уверена, пока ты, сука, не попался. Как ты узнал, кто я? Ты же ни разу меня не видел.
– Это не моя доска.
Она положила сумку на стол перед собой. Рука все еще была внутри.
– Заметил? Как?
– Цифры.
– Что с ними?
– Я
– И все? – Она казалась разочарованной.
– Нет. Эд похож на вас. Он всегда шел до конца. Но вы же понимаете, если бы не я его тогда, то он меня…
Людмила Тимофеевна достала молоток и встала.
– Из леса должен выйти только один.
Алексей кивнул.
– Ваша книга будет на самом деле интересной, – сказал он и подставил голову под удар.
– Кто сегодня у него? – Мельников всегда выглядел недовольным.
– Писательница. Информацию собирает, – ответил Андронов и снова склонился над книгой.
Мельников посмотрел на мониторы. Задержал взгляд на мониторе камеры допросной. Женщина собирала что-то со стола в шахматную доску.
– Это что у них еще?
– Где? – Андронов нехотя отвлекся от книги. – А. Она попросила шашки пронести, чтобы посмотреть на его реакцию. Они, считай, все время проиграли в них.
– Что за книга?
– А? – Андронов снова отвлекся от чтения и показал обложку. – Солженицын «Архипелаг Гулаг».
– Да не твоя. Что за книгу она собирается написать?
Андронов пожал плечами.
– А хрен ее знает. О маньяках что-то.
– Получится что-нибудь типа «Любительница частного сыска в мире преступных страстей», – с отвращением проговорил Мельников. – Не могут бабы писать о маньяках…
– Угу.
– Слушай, а как ее фамилия? Может, мы что-нибудь ее читали?
– Сомневаюсь. Я бы запомнил. По-моему, Новикова. Там посмотри ее пропуск.
Мельников прочитал фамилию и задумался. Потом произнес ее вслух:
– Новикова, Новикова… Странно. Фамилия мне знакома, но не могу вспомнить, откуда. Новикова…
Мельников открыл стол и достал ворох газет.
– Не то, – взял он верхнюю и отбросил на стол. – Не то. – Взял следующую. На первой полосе были несколько фотографий – по шесть в четыре ряда, словно со стенда «Внимание! Розыск!». Первый в левом верхнем ряду чернявый молодой человек. Новиков Эдуард.
– Черт! – произнес Мельников и посмотрел на монитор. «Писательница» и арестант беседовали.
– Что случилось? – не очень-то желая услышать ответ, спросил Андронов.
Это могло быть совпадение. Мало ли однофамильцев? Возможно, именно поэтому ему и показалась знакомой ее фамилия. Было что-то еще. Он встал на колени и вывернул все газеты из стола. Схватил одну, просмотрел, отбросил. Вторая. Нет, не она. Статейка о первой жертве Убийцы с шахматной доской была небольшой и практически терялась на фоне большой о поимке серийного убийцы. Мельников встал и просмотрел статью. В ней говорилось не о самой жертве, а о матери пропавшего. О том, что если бы маньяк не признался в убийстве Новикова Эдуарда, то он бы все так же считался пропавшим без вести, а его мать Новикова Людмила Тимофеевна провела бы остаток жизни в психиатрической больнице. Она еще тринадцать лет назад твердила об убийстве сына, говорилось в статье. Твердила
– Это она.
Мельников положил газету и посмотрел на монитор. Женщина встала.
– Надо выводить ее оттуда! – сказал Мельников.
– Да чего ей будет? Он же пристегнут, – вяло ответил Андронов.
– Я за него и боюсь! – крикнул Мельников и выбежал из комнаты.
Андронов посмотрел на монитор – женщина стояла напротив Гроссмейстера, – пожал плечами, встал и вышел вслед за начальником.
В допросной пахло бойней. Убийца лежал на столе, правая рука все еще была пристегнута. Голова… верхняя часть черепа практически отсутствовала. Из дыры торчала шахматная доска. Кровь была везде. Вязкие капли, будто в замедленной съемке, падали в уже подсыхающую черную лужу.
Людмила Тимофеевна повернулась на вошедших. Лицо и одежда были в крови. Она все еще держала молоток.
– Патовая ситуация, – произнесла она, и плевать ей, что ее мог понять только Гроссмейстер.
Танго смерти
Он продолжал орать, даже когда дочка заплакала и убежала к себе в комнату. Андрею нужно было поставить жену на место, и слезы дочери не могли заставить его отойти от истины. Истины! Эта самая истина и была причиной всех их бед. Только он начинал думать, что у него в семье все слажено, как эта курица выкидывала такое, что Андрея одолевали сомнения в нахождении истины в прошлую их беседу. Он был просто уверен, что истина находится ровно посередине между костяшек указательного и среднего пальцев. А чтобы донести ее до курицы в платье, необходим кратчайший путь, то есть прямой в челюсть. Но сначала он хотел разобраться. Он разговаривал на повышенных тонах всегда, но когда хотел разобраться, орал так, что даже жилы на шее вздувались, словно канаты.
– Будь добра, мать твою, объясниться! Попробуй донести до меня! Давай! Может, я мудак?! А?! Я, по-твоему, мудак?!
Каждая его фраза сопровождалась дерганьем лацканов халата. Катерина сидела, опустив голову, словно провинившаяся школьница. Слезы стекали по переносице к кончику носа и падали на сложенные на коленях руки. Андрей посмотрел на жену с хищной улыбкой. Это еще не оскал, но уже и не улыбка. Он знал, как только она ответит, ручейки слез окрасятся красным. Он был уверен, что ударит ее. Без этого нельзя. Без наказания истины не найти. Но сначала диалог.
– Я тебя спрашиваю: я мудак?!
Он схватил Катю за подбородок и поднял ее голову вверх.
– Посмотри мне в глаза и скажи: я мудак?!
Женщина зажмурилась, слезы крупными каплями набухли в уголках глаз и побежали по щекам, уступая место новым. Катерина не стала ждать повторения вопроса и быстро, насколько это позволяла хватка мужа, замотала головой.
– Нет?! Нет?!
Андрей отпустил лицо жены, и голова безвольно упала на грудь.
– Нет! – Он всплеснул руками. – Тогда, может, ты объяснишь мне, какого хера я прихожу с работы и нахожу кастрюлю борща? Херову кастрюлю сраного борща!