Фрагменты (сборник)
Шрифт:
Катерина знала, что эмоции можно передавать танцем. Радость, печаль, восторг, гнев – все это и есть танец, и настоящий танцор сможет показать их публике. Настя была прекрасным танцором. И в тот день она показывала своей, видимой только ей публике гнев. Настя жила танцем. Ей не нужна была публика. Для нее выражение чувств танцем было своего рода ритуалом, таинством. Это было слишком личным.
Катя вышла из автобуса у ТЦ «Альбина» и направилась к главному входу. У Насти занятия по танцам начинались в четыре. На часах над входом в торговый центр было восемнадцать минут четвертого. До начала занятий
– Катенька? Ну, здравствуй, дорогая!
У нее даже голос не изменился. Катя повернулась к Надежде Андреевне и виновато, будто она прогуляла прошлый урок, улыбнулась.
– Что же ты не заходишь к старым знакомым?
Она произнесла это без укора, так, как будто они не виделись пару недель. На самом же деле Катя с ней не виделась со своего пятнадцатилетия, то есть ни много ни мало двадцать лет. Удивительно, что Надежда Андреевна узнала ее, потому что даже Настеньку устраивать на уроки танцев ходил Андрей. Катя не захотела ворошить прошлое. Но жуткое настоящее погребло под собой детские страхи.
– Ну и какими судьбами?
– У вас занимается моя дочь…
– Как интересно…
Кате, возможно, показалось, но в голосе хореографа слышалась скука.
– И как же ее зовут?
– Настя Фролова.
– Ах вот оно что. А я-то думаю, кого она мне так напоминает.
Катя непонятно зачем кивнула.
– Ну и что тебя интересует? Не собралась ли и она сбежать от меня с тем багажом знаний, что я подарила ей? Как ты, например?
– Нет, нет, – поспешила ответить Катя. – Я хотела поговорить о Насте. Подросток, – закончила она, будто это объясняло все.
– Подросток? Она умная и талантливая девушка. Девушка, понимаешь? Это ты в ее годы была подростком. Избалованным и своенравным подростком.
– Я ушла, потому что мне нужно было учиться, – выпалила в свое оправдание Катя. – Мне нужно было закончить школу.
– Закончила? – не скрывая презрения, спросила Надежда Андреевна.
– Да.
– Поздравляю.
Вот уж и не подумала бы, что Надежда Андреевна возлагала на нее надежды.
– Надежда Андреевна, мне действительно тогда нужно было…
– Что тебе нужно сейчас? – резко перебила ее хореограф.
– Мне нужно узнать, как она ведет себя на занятиях.
– Она танцует. Несмотря ни на что. Я знаю, у вас горе, но она танцует. Она не прячется в кокон и не придумывает отговорки об учебе. Она просто танцует. – Надежда Андреевна развернулась и пошла к аудитории.
– А что, если танец и есть кокон, в который она прячется? – крикнула Катя ей вслед.
– Не говори глупостей, – услышала она в ответ.
Не говори глупостей? Трудно их не говорить, когда они являются частью жизни.
Настя опоздала на занятия впервые в жизни. Девочки уже разминались.
– Анастасия! – прогремел на весь зал грозный голос
– Я уроки делала, – солгала Настя.
– После занятий отработаешь. – Надежда Андреевна развернулась к группе и, похлопав в ладоши, произнесла: – Девочки, к станку, приступим. Сегодня мне надо оставить вас, милые мои. Луиза проведет урок.
Как только за Надеждой Андреевной закрылась дверь, звуки фортепиано стихли. Настя повернулась туда, где обычно стоял проигрыватель. Луиза вынула диск с классической музыкой и вставила свой.
– Сегодня мы будем современными. Классика устарела, как говно мамонта.
Настя услышала смешок за спиной, но не обернулась.
– Тренд сезона, – провозгласила Луиза. – Эксенсис будем проводить под джаз.
Настя ничего не имела против этой музыки, как, впрочем, и какой-то другой. Но… После смерти отца ей вообще не хотелось танцевать. Она себя заставляла, насильно затягивала на занятия. И под звуки фортепиано неплохо было бы забыть о смерти отца, об инциденте на похоронах, о дядьке, обо всем плохом. Джаз не мог ей всего этого дать. Как к музыкальному направлению к джазу она относилась хорошо. Дело в том, что отец любил эти музыкальные импровизации. И всегда орал на нее, когда она включала Вивальди «Времена года» или что-нибудь из Моцарта. Воспоминания снова нахлынули на нее. Настя поняла, что стоит лицом к зеркалу и сжимает до побелевших косточек палку станка, когда Луиза ударила ее по спине.
– А ты что, особенная?
– Я не могу, – вдруг сказала Настя.
– Танцуй! – Новый тычок в бок заставил ее развернуться.
– Танцуй, тварь! Иначе вылетишь!
Она не хотела вылетать. Она ненавидела Луизу и с удовольствием вцепилась бы ей в глаза, но любимица преподавательницы с расцарапанным лицом – это стопроцентный вылет. Настя развернулась боком к зеркалу, с трудом оторвала правую руку от станка и стала в стойку.
– Вот и умничка, – произнесла Луиза и улыбнулась. – Сегодня мы разучим элементы литовского народного танца.
Настя заплакала, но к Луизе в течение всего урока так и не повернулась. Слезы высыхали и снова появлялись. Настя повторяла все па в точности за Луизой, но строгий педагог все равно находил изъяны. К концу урока Настя была измотана, и, когда Луиза на манер Надежды Андреевны похлопала в ладоши, она просто села в центре зала.
– Все, девочки, в душ. А неумехи должны заниматься еще, – произнесла Луиза и засмеялась.
Настя больше не плакала. Она прошла в раздевалку, достала свой диск и вернулась в студию. Вставила в проигрыватель, выбрала Karl Jenkins Palladio, установила функцию «повтор одной песни» и нажала «пуск».
Луиза считала себя успешной. В свои девятнадцать зарабатывать танцем не меньше Надежды Андреевны, протанцевавшей лет шестьдесят, – это круто. И дело было совсем не в гастролях с местной труппой народного танца. Луиза нашла себе занятие по душе. Занятие, узнай о котором Надежда Андреевна, не плясать бы ей под «Камаринскую» по городам и весям. Выгнала бы ее Надежда из труппы, да и из студии взашей. Луиза танцевала в «Золотом Драконе», и, понятное дело, ее творчество имело мало чего общего с народным танцем, какой бы народ она ни решила представлять.