«Фрам» в Полярном море (с иллюстрациями)

Нансен Фритьоф

Я стоял на высоком торосе, погрузившись в эти мрачные раздумья и разглядывая лед на юге – полыньи за полыньей, торос на торосе, – как вдруг прямо за спиной послышалось хорошо знакомое пыхтенье. Вот ответ на мою тревогу! Мы не умрем с голода: здесь водится морской зверь, ружья и гарпуны у нас, слава богу, есть и пользоваться ими мы тоже умеем. В полынье пыхтело, сопело и плескалось целое стадо нарвалов. Так как высокие нагромождения льда почти скрывали их от меня, я лишь изредка улавливал мельканье серых спин, выгибавшихся горбами над черной водой.

Долго стоял я и глядел на их игру, и все время оставались они на месте; если бы у меня было с собой ружье и гарпун, нетрудно было бы убить одного из них. Да-да, по существу, наши дела не так уж плохи, и пока нам

не остается ничего другого, как, не обращая внимания на полыньи, держать курс на ЮЗ или ЮЗЮ и пробиваться насколько возможно дальше. С этим решением я и вернулся к нартам. Ни один из нас, правда, не был твердо уверен, что нам удастся уйти далеко. Вот почему, тронувшись в путь, мы обрадовались тому, что идем довольно быстро, несмотря на крайнюю усталость собак.

Утром, когда мы пробирались между полыньями, я вдруг заметил высоко в воздухе черную точку, которая описала над нами несколько кругов. Это был чистик (Uria grylle). Немного погодя я услыхал в юго-западном направлении странный звук – словно кто трубил в козий рог или вроде этого. Я слышал этот звук несколько раз, Иохансен тоже, но мы не могли разобрать, что это такое. Во всяком случае это какой-нибудь морской зверь, так как трудно предположить, что по соседству находятся люди [308] . Вскоре пролетел буревестник и стал парить над головами.

308

Это несомненно был тюлень, который часто издает звук, похожий на протяжное «хо».

Я вынул ружье, но прежде чем успел вложить патрон, птица улетела. Вокруг становится оживленно. Невыразимо приятно видеть все эти живые существа, по-настоящему чувствуешь, что приближаешься к земле, к теплым краям. Позже я заметил на льду небольшого тюленя. Недурно было застрелить его, но, пока я разглядывал, что это такое, он исчез в воде. В 10 часов пообедали.

Чтобы не терять времени, решили во время обеда не забираться в спальный мешок, так как, щадя собак, мы сократили дневные переходы до 8 часов или около того. После обеда, в 11 часов, тронулись дальше, а в 3 часа остановились и разбили палатку. Со вчерашнего дня мы прошли в юго-западном направлении приблизительно мили полторы, или, скажем, от двух с половиной до трех миль за два последних дня; теперь и этим немногим приходится довольствоваться.

На горизонте впереди видна синева столь резких очертаний и такая неподвижная, что там должны находиться либо открытое море, либо загадочная земля. Наш курс лежит прямо на синеву. До этого тёмного пятна еще далеко, и если оно отражает водное пространство, то последнее, очевидно, весьма значительно. Я не могу не думать, что это скорее земля. О, если бы это было так! Но между нами и нею, судя по небу, еще немало полыней.

Все эти дни лед по-прежнему тот же однолетний, образовавшийся минувшею зимой, и невозможно найти ни кусочка льда, пригодного для утоления жажды. Мне кажется, что лед здесь – если это вообще возможно – еще тоньше; мощность его не превышает каких-нибудь 60–90 сантиметров. Пока я еще затрудняюсь найти этому какое-нибудь объяснение.

«Пятница, 31 мая. Удивительно: последний день мая! Весь май прошел, а мы так и не достигли земли, даже и не видим ее пока. Неужто и июнь пройдет таким же образом? Нет, теперь до земли уже не может быть далеко! Все, как мне кажется, говорит о ее близости. Лед становится все более тонким, вокруг нас с каждым днем оживленнее, а впереди эта синева, указывающая на воду или землю, – одно из двух.

Вчера утром я видел в небольших полыньях двух тюленей (Phoca foetida); вечером над полыньей пролетела какая-то птица, по всей вероятности, буревестник; около полудня наткнулся на свежие следы медведицы с двумя медвежатами. Следы шли вдоль полыньи. По-видимому, в этих местах вполне можно рассчитывать на свежее мясо; но, как ни странно, ни один из нас не ощущает особой потребности в нем: нас вполне удовлетворяет имеющийся провиант. Но для собак

свежее мясо было бы великим благом. Вчера пришлось снова заколоть одну, на этот раз Пана, нашу лучшую собаку. Другого выхода не было: он совсем обессилел и не в состоянии был двигаться дальше.

Мы сможем целых три дня кормить его мясом семь оставшихся собак.

Мы никак не ожидали, что лед здесь будет так сильно разбит, его можно было бы назвать типичным плавучим льдом, если бы в нем не попадались отдельные, более крупные и ровные ледяные поля. Будь здесь достаточно места и если бы этот лед несколько рассеялся, не составило бы труда лавировать в каяках между льдинами.

Вчера, когда нас остановили полыньи и я влез на торос, чтобы осмотреться, у меня сердце сжалось в груди. Я готов был думать, что мы должны отказаться от попыток подвинуться дальше, я видел перед собой только хаос плававших в воде ледяных осколков и снежуры. Нелегко прыгать тут со льдины на льдину, таща за собой собак и две тяжелые нарты. Все же мы решились на риск.

Нам повезло и на этот раз: после непродолжительного, хотя и труднейшего перехода по снежному и ледяному месиву, мы вышли, как это было уже не раз, на гладкую ледяную равнину.

А тут дело пошло по-прежнему: все новые и новые полыньи.

Лед, по которому мы идем, почти исключительно молодой, лишь местами в него вкраплены более старые глыбы. Он постоянно становится тоньше, здесь, например, он по большей части не превышает 90 сантиметров. Льдины местами так плоски, как в момент замерзания.

Вчера вечером попали на полосу старого льда, на котором остановились на ночлег; трудно сказать, как далеко он тянется. Расположились лагерем в 6 1/2 часов пополудни, и у нас снова наконец был пресный лед для кухни – приятное разнообразие для повара: мы ведь не видели пресного льда с 25 мая [309] . К ночи подул неистовый ветер с юга, против которого трудно идти. Часто, черт побери, бывает здесь ненастная погода; почти каждый день пасмурно и ветрено; ветер вдобавок южный, который теперь меньше всего желателен. Но что поделаешь? Остановиться и сложить руки – толку мало; не остается, значит, ничего другого, как тащиться вперед.

309

Мы шли по такому льду, начиная приблизительно с 82°52' северной широты вплоть до 82°19' северной широты, из чего следует, что открытая вода находилась здесь некогда на протяжении 8 миль (33 широты). Южнее мы тоже нашли значительное пространство такого же льда, и, следовательно, открытое море было там еще более значительным.

Вчера взял полуденную высоту солнца; выходит, что мы должны находиться под 82°21' северной широты. И все еще ни малейшего намека на землю! Это становится все более загадочным. О, чего бы я не дал, только бы ступить наконец на твердую землю! Но терпенье, терпенье и еще раз терпенье!»

Глава пятая. Полыньи и терпение

«Суббота, 1 июня. Итак, вот и июнь. Что же ты несешь нам с собой? Неужели и в этом месяце мы не увидим земли, к которой так стремимся? Будем жить надеждой и верой. Хотя, по правде сказать, эти спутницы мне порядком уже надоели. Вообще странная вещь – счастье. Вчера с утра я почти ничего уже не ждал от этого дня: из-за метели ничего не было видно, и резкий ветер дул прямо в лицо. Настроение наше не улучшилось, когда мы вдруг наткнулись на полынью, с виду почти непроходимую. Мрачная, безобразная перспектива. А день оказался совсем не плохим.