«Фрам» в Полярном море (с иллюстрациями)

Нансен Фритьоф

Обогнув полынью с северо-востока, я нашел переправу, и мы вышли на прекрасную равнину, по которой двигались до самого обеда – до 5 часов. После обеда шли еще часа полтора по таким же полям. Но на этом дело и кончилось; преградившая нам путь полынья положила конец всякому продвижению. Тщетно я бродил в поисках перехода в течение 1 1/2 часов; ничего другого не осталось, как раскинуть лагерь и надеяться, что завтрашний день будет лучше.

Но вот наступил и он, а я еще не знаю, сблизились ли края полыньи хоть немного и улучшилось ли наше положение. Вчера остановились на ночевку около 9 часов вечера. Как обыкновенно бывает в последние дни, едва принялись устанавливать палатку, как погода, после целого дня отвратительной вьюги, вдруг прояснилась. Ветер тоже утих, и наступила положительно

изумительно хорошая погода.

По голубому небу плыли легкие белые облака, и почти можно было вообразить себя далеко-далеко дома в летний день. На юге и юго-западе горизонт был чист и ясен, но ничего не было видно, кроме той же синеющей полосы, на которую мы держим курс; к счастью, она теперь поднялась значительно выше, следовательно, мы к ней приближаемся. Только бы дойти до нее, – там должна быть перемена, в этом я нисколько не сомневаюсь. Как жажду я этой перемены!..

Какая странная разница: если нам удастся добраться до этой земли прежде, нежели придет к концу провиант, мы будем считать себя вне опасности; а Пайеру казалось, что эта же самая земля сулит ему верную голодную смерть, если он останется там и не найдет своего «Тететтгофа». Но ведь ему не пришлось брести два с половиной месяца по дрейфующим льдам между 83° и 86°, не видя ни единого живого существа!

Вчера утром, перед тем, как сняться с лагеря, над нами вдруг раздался резкий крик чайки – две белые красивые птицы парили над самой головой. Я хотел было застрелить их, но решил, что такая мелочь, в сущности, не стоит патрона. Да и они сразу исчезли из виду. Немного погодя снова услыхали их крик. Сегодня, лежа в ожидании завтрака в спальном мешке, мы опять над самой палаткой слышали грубый, сиплый крик, что-то вроде вороньего карканья. Я думаю, что это тоже была чайка (Larus argentatus) [310] .

310

Larus argentatus Pont. – серебристая чайка. Менее распространена в высоких широтах, чем сходная с ней белая чайка (Pogophila ebernea Phipps).

Не странно ли? Сколько раз ни просыпался я ночью, солнце все время пробивалось сквозь шелковые стенки палатки, и в ней было так тепло и светло, что я лежал и грезил о лете, далеком от полыней, от всех этих трудов и мытарств. О, какой прекрасной кажется в такие минуты жизнь и каким светлым представляется будущее! Но не успел я выйти из палатки в 9 1/2 часов утра, чтобы приготовить завтрак, как солнце скрылось в густой пелене тумана, а затем закурилась и завыла метель.

Так теперь бывает почти каждый день. Быть может, это сама судьба хочет, чтобы мы не двигались с места, дождались тут наступления лета, а с ним распада льдов и свободной воды? Не хочет ли она избавить нас от утомительных поисков пути в этой отчаянной путанице полыней? Я отнюдь не рад был бы такому случаю, хотя мы могли бы обойтись как-нибудь с едой, убив и съев всех наших собак и настреляв вдобавок кое-какой дичи. Но тогда мы слишком поздно достигли бы Шпицбергена и стала бы неизбежной зимовка. Нашим близким пришлось бы ждать нас лишний год».

«Воскресенье, 2 июня. Итак, эта тетрадь [311] будет закончена в троицын день. Меньше всего я думал, что в это время мы все еще будем блуждать на плавучих льдах не видя земли. Но судьба безжалостна, ее нельзя ни смягчить, ни изменить.

Остановившая нас третьего дня полынья не сомкнулась, а напротив, стала еще шире, так что к западу от нас образовалось большое озеро и мы оказались на льдине среди темного моря, не имея возможности выбраться ни в какую сторону. Случилось то, что давно нам угрожало. Пришлось взяться за работу, которую мы откладывали: приводить в порядок каяки, чтобы их можно было спустить на воду. Сначала перенесли палатку в более спокойный уголок под защиту тороса, возле которого остановились.

311

Это был первый дневник, который

я вел во время нашей санной экспедиции.

Получилось уютное жилье, ветер теперь сюда не добирается, и мы могли вообразить, что погода стоит тихая, хотя с ЮЗ дул настоящий «мельничный бриз». Снять покрышку с моего каяка и втащить ее для починки в палатку было делом недолгим, и мы провели затем в палатке безмятежный и приятный вечер – канун Троицы. Вскоре зашипел примус, и мы приготовили на обед чудесный лабскоус. Никто из нас особенно не сожалел о том, что мы не в пути; нельзя отрицать, что подчас не мешает и отдохнуть немного.

Обтяжка скоро была приведена в полный порядок, и мне пришлось выйти проверить, в какой починке нуждается остов. Большинство скреп ослабло, их нужно было вновь перевязать. Это был нелегкий труд, так как понадобилось развязать и затем снова связать, по крайней мере, сорок ремней. Зато в остове сломанными оказались всего два шпангоута, и починить его было нетрудно. Затем Иохансен снял обтяжку со своего каяка, и сегодня мы займемся его починкой.

Как только оба остова будут починены и заново обтянуты, мы готовы будем идти дальше, навстречу любым препятствиям, будь то полыньи, разводья или открытое море. Когда каяки будут в порядке, наконец-то мы почувствуем себя уверенно, исчезнет эта постоянная боязнь встречи с непроходимыми полыньями, и тогда ничто уже не сможет помешать нам достигнуть земли в самое ближайшее время. Скоро мы должны попасть в такие области, где будет достаточно полыней и разводьев, и можно будет продолжать путь на веслах. Одна беда – как быть с собаками, которые еще уцелеют к тому времени? Придется, верно, расстаться с ними. Вчера мы наполовину уменьшили им обеденные порции, и часть Пана осталась на ужин.

Теперь очередь за Гремучей змеей (Клапперслангеном). Тогда останется шесть собак, которых будет чем прокормить в течение четырех дней, а тем временем мы порядочно продвинемся вперед.

Троицын день… Сколько в этом слове своеобразной прелести лета! Больно думать, что дома теперь так прекрасно, чудесно! А здесь все тот же лед, туман и ветер. Как хотелось бы попасть туда! Но как помочь этому?.. Маленькая Лив отправится сегодня обедать к бабушке. Сейчас ее, верно, наряжают в новое платьице. Придет время, и я буду с ними, но когда?.. Вон из палатки и поскорей за работу – так дело будет лучше!».

Все последующие дни мы старательно работали, чтобы как можно скорее привести в порядок каяки. Жаль было даже тратить время на обед. Случалось, что мы не ели по 12 часов подряд, а рабочий день длился круглые сутки. Тем не менее потребовалось порядочное время, чтобы приготовить каяки к спуску на воду. Хуже всего было то, что приходилось крайне бережливо и скупо расходовать материалы: возможности получить новые у нас ведь было маловато.

Когда, например, требовалось перевязать рамы, мы не могли попросту срезать старый ремень и заменить его новым, а приходилось с величайшим трудом разматывать старый, стараясь не повредить его, это сильно задерживало – ведь нужно было перевязать не один десяток скреп. К тому же оказалось, что сломано несколько продольных бамбуковых ребер, уложенных вдоль бортов остова. В особенности пострадал каяк Иохансена; из его каяка ребра пришлось вынимать целиком или частями и заменять новыми или же скреплять старые добавочными скрепами и подвязывать боковые швы.

Вся эта работа требовала особой тщательности; ее нельзя было делать наспех. Но зато каяки получились крепкие, надежные, вполне пригодные для морского путешествия и способные продержаться до самого Шпицбергена. После нескольких дней усердной работы остовы были наконец готовы, и мы снова тщательно их обтянули.

Между тем время, драгоценное время, уходило. Мы, впрочем, надеялись, что каяки вскоре окажут нам существенную помощь, так как на них мы быстро пойдем вперед. Во вторник, 4 июня, в дневнике записано: «Мне представляется, что теперь уже скоро мы попадем на открытую воду или разреженный лед. Лед вокруг тонкий и битый, погода совсем летняя: вчера было всего –1,5° и шел мокрый снег. Он таял, падая на палатку, и немалых трудов стоило уберечься от дождя в самой палатке – со стен, едва к ним прислонишься, течет.