«Фрам» в полярном море
Шрифт:
Волосы на голове и бороде отрастали с невероятной быстротой. Правда, у нас были ножницы, и мы могли бы волосы подстригать. Но так как наш гардероб не отличался изобилием, то было признано нелишним добавлением к нему волос, которые начинали спускаться по плечам: зимою они могли все-таки немножко согревать. Волосы, как и лица наши, были черным-черны. Когда наступила весна, при ярком дневном свете казалось, что зубы и белки глаз сверкают поразительной белизной.
Своеобразная жизнь во многих отношениях подвергала сильному испытанию наше терпение. И все же она не была столь невыносимой, как это, пожалуй, может показаться. Мы сами считали, что в сущности живем неплохо. Настроение у нас всегда было хорошее, стоило только подумать о том, что сулит будущее, как мы искренне радовались. Однажды, уже после возвращения на родину, Йохансена спросили,
Так проходило время. Мы всячески старались спать побольше, чтобы время проходило быстрее, и, случалось, спали по двадцать часов в сутки. Для тех, кто придерживается еще старинных заблуждений и считает, что цынга появляется при недостатке движения, мы являемся живым доказательством того, что это неверно, ибо все время оставались совершенно здоровыми. Когда вместе с весной стал возвращаться к нам солнечный свет, мы охотнее стали выходить из хижины. Теперь выдавались дни, когда было не так уже морозно. Затем и время близилось к выступлению в путь, и понемногу нужно было готовиться к походу.
Глава одиннадцатая
Весна и солнце
«Вторник, 25 февраля. Сегодня чудесная погода для прогулки – словно весна и впрямь начинается. Появились первые птицы – люрики (Mergulus alle). Сперва стайка из десяти штук, потом еще небольшая стайка из четырех; они летели с юга вдоль берега – очевидно, из пролива на юго-востоке – и скрылись за горой к северо-западу от нас. Веселое птичье щебетание родило в душе радостный ответный отклик. Спустя некоторое время опять послышался разговор птиц. Они, вероятно, уселись на горе над нами. Это был первый привет жизни. Здравствуйте, желанные гости, милые пташки!..
Сегодняшний вечер напоминал весенний вечер на родине. Румянец зари медленно исчезал, золотя облака, и на смену ей взошла луна. Ходишь здесь взад и вперед и воображаешь себя в Норвегии в весенний вечер».
«Среда, 26 февраля. Сегодня должно было показаться солнце, но небо заволокло облаками».
«Пятница, 28 февраля. Я открыл, что из одного обрывка бечевки можно сделать двенадцать ниток, и счастлив, как юный бог. Теперь ниток у нас хватит, и мы быстро починим одежду. Кроме того, можно расщепить ткань мешка и пустить ее в ход вместо ниток».
«Суббота, 29 февраля. Сегодня солнце стоит высоко над ледником. Теперь нам приходится серьезно экономить ворвань, если мы хотим уйти отсюда, иначе у нас останется слишком мало сала на дорогу».
«Среда, 4 марта. Когда Йохансен вышел сегодня утром из хижины, утес, нависший над нами, был покрыт люриками [344] . Они, щебеча, перелетали с выступа на выступ или рассаживались повыше над ледником, озаряемые лучами утреннего солнца. Позже их уже не было».
344
Люрик – истинный абориген Земли Франца-Иосифа. Он гнездится везде, где только найдется для него подходящий обрыв или подходящая осыпь; гнездится он всегда в большом количестве. (Горбунов Г.П. Птицы Земли Франца-Иосифа, Труды Всесоюзного Арктического института. – Л., 1932. Т. IV.)
«Пятница, 6 марта. Нам приходится теперь туговато: ради экономии горючего спим впотьмах и варим пищу только раз в день».
«Воскресенье, 8 марта. Убили медведя. Йохансен видел десять стаек люриков, летевших утром вдоль пролива».
«Вторник, 10 марта. Весьма кстати явился к нам позавчера медведь – славный малый в сущности; у нас уже и сало и мясо были на исходе; особенно плохо дело было с салом, и мы жаждали медведя. По нашим расчетам, пора бы им уже появиться. Я воспользовался воскресным
Но прицелиться не так-то легко: проход, и без того узкий, теперь был весь завален мясными объедками и костями. Я видел, как Йохансен, скорчившись, приложил винтовку к щеке, но потом опять опустил ее: он забыл взвести курок! Медведь немножко отодвинулся, и Йохансен видел только кончик его носа да лапы.
Но вдруг медведь начал скрести когтями землю и запустил одну лапу в проход, словно желая влезть. Тогда Йохансен, не видя цели, решил, что пора стрелять. Он сунул дуло в верхний край дверного отверстия, надеясь попасть медведю прямо в грудь, и выстрелил. Послышался глухой рев и хруст снега под тяжелыми шагами удалявшегося зверя. Йохансен снова зарядил винтовку и высунул голову в отверстие. «Да, он действительно уходит. Но отошел еще не очень далеко». С этими словами Йохансен бросился за улепетывающим медведем, которому, видимо, не поздоровилось от выстрела. Тем временем я лежал в мешке вниз головой и беспокойно искал носок, который куда-то запропастил. После долгих поисков я его, наконец, нашел – разумеется, на полу. Итак, я был готов и солидно вооружен ружьем, патронами, ножом, напильником (для оттачивания ножа при сдирании шкуры). Пустился вслед за Йохансеном.
На мне были надеты «ветряные» штаны: они провисели всю зиму, все холода без употребления, так как не было ниток, чтобы починить их. А теперь, когда всего -2 °C, штаны к моим услугам! Я шел по следам: они тянулись вдоль берега на северо-запад. Вскоре встретил Йохансена. Он сказал, что медведь убит и лежит немного подальше. Йохансен настиг его и прикончил выстрелом в спину. Йохансен отправился за нартами, а я пошел туда, где лежал медведь, чтобы немедленно приняться за свежевание. Но этим делом удалось заняться не так-то скоро.
Приблизившись к месту, где должен был лежать медведь, я увидел, что «убитый» быстро трусит вдоль берега и успел уже отбежать довольно далеко. Время от времени он останавливался, чтобы оглянуться. Я погнался за ним по льду, пытаясь обойти и заставить бежать обратно, чтобы потом не пришлось тащить его издалека. После длительного бега я почти нагнал его, как вдруг зверь стал карабкаться вверх по леднику, выбирая самые скверные уступы. Вот уж никак не думал, что «убитый» медведь способен на такие шутки! Надо было возможно скорее остановить его. Но едва я успел подойти к нему на выстрел, как он исчез за гребнем.
Вскоре, правда, я снова увидел его, но гораздо выше. Он был вне выстрела. Вытягивая шею, медведь поглядывал, иду ли я. Я полез было за ним, но он взбирался куда быстрее, тем более что под глубоким снегом было немало трещин, в которые я проваливался выше пояса. В конце концов пришлось спуститься на фьордовый лед. Некоторое время спустя медведь показался под отвесным утесом, от которого круто шла вниз каменистая россыпь. Он стал осторожно пробираться среди камней. Я опасался, что зверь уляжется где-нибудь в таком месте, куда нам не добраться, и, хотя расстояние было велико, решил выстрелить, чтобы заставить его скатиться вниз. С виду он держался наверху не особенно крепко. Под скалою дул сильный ветер, и было видно, как при особенно сильных шквалах медведю приходилось ложиться на брюхо и цепляться когтями за лед; притом он мог орудовать только тремя лапами: правая передняя была у него прострелена. Я присел за большой камень у нижнего края россыпи, прицелился хорошенько и выстрелил. Пуля ударилась в снег под самым медведем; попала она в него или нет, я не знаю, но только в ту же самую минуту он подскочил и хотел перепрыгнуть через сугроб, но поскользнулся и покатился вниз. Несколько раз он безуспешно пытался вцепиться в лед когтями. Наконец, ему удалось-таки стать на лапы, и он начал снова понемногу карабкаться вверх.