Франция. Убийственный Париж
Шрифт:
Этот эпизод не поставил точку в криминальной эпопее Жене. К 1949 году уже выйдут его главные произведения: романы «Богоматерь цветов» (1944), «Чудо о розе» (1946), «Керель из Бреста» (1947), «Торжество похорон» (1947), пьесы «Служанки» (1947) и «Строгий режим» (1949). Но его юридический статус оставался уязвимым. Над Жене тяготели два года условного срока: случись что, и он по совокупности судимостей обречен на пожизненную высылку в Гвиану. Спасли Жене интеллектуалы: Сартр, Камю, Пикассо. 12 августа 1948 года президент Венсан Ориоль по их прошению аннулировал судимости уже прославленного рецидивиста.
Ранняя биография Жене легендарна и в прямом, и в переносном смысле слова. Сына, рожденного 19 декабря 1910 года от неизвестного отца, в семимесячном
Если верить Жене, в своих странствиях он не преступал закон только в нацистской Германии летом 1937-го. «Я был смущен тем, что лишь я один был свободен среди народа, находившегося под тотальным контролем. <…> Это народ воров — чувствовал я в глубине души. Если я что-нибудь украду здесь, то не совершу ничего выдающегося. <…> Я просто повинуюсь установленному порядку. Я не разрушу его».
Да и что, собственно говоря, он воровал? Двенадцать носовых платков в магазине «Самаритен». Четыре бутылки аперитива в кафе в Бресте. Рубашку и отрез шелка в «Магазин де Лувр». Отрез драпа. Ну и тому подобная дребедень. Ах да, еще он украл «Под сенью девушек в цвету» Пруста.
Вторая великая легенда Жене — его политическая ангажированность. После самоубийства в марте 1964 года своего юного любовника, акробата Абдаллы, из-за травм лишившегося возможности выступать на манеже, Жене отрекся от литературы, а в мае 1967-го и сам попытался свести счеты с жизнью в отеле на итальянской границе. Волю к жизни ему вернула накрывшая мир революционная волна. С этих пор Жене писал лишь статьи. Единственная книга — о «Черных пантерах» и палестинцах — «Влюбленный пленник» увидит свет лишь в год его смерти.
В августе 1968 года Жене свидетельствовал своими текстами о жесточайшем избиении полицией участников мирных манифестаций протеста в Чикаго. В марте-мае 1970 года агитировал за «Черных пантер», смиривших ради такого известного союзника свою гомофобию. С октября 1970-го по апрель 1971-го находился в лагерях палестинских беженцев, воевавших с иорданским правительством. В сентябре 1977 года в «Ле монд» солидаризовался с «Фракцией Красной армии» Баадера-Майнхоф.
Жене до самой смерти был верен делу Организации освобождения Палестины, встречался с Ясиром Арафатом. Он первым из европейцев побывал в бейрутском лагере беженцев Шатила после того, как 16–18 сентября 1982 года христиане-фалангисты под прикрытием израильской армии вырезали там от одной до трех с половиной тысяч безоружных палестинцев: «Любовь и смерть. Эти два понятия очень быстро ассоциируются друг с другом, будучи написанными на бумаге. Мне пришлось побывать в Шатиле, чтобы ощутить похабность любви и похабность смерти».
Сюжет почти что для соцреалистического романа: жертва общества, выражавшая свой стихийный протест воровством и разбоем, пообщавшись с левой интеллигенцией, становится сознательным
Судя по «Постыдным истинам Жана Жене» (2004), книге историка Ивана Жаблонка, впервые получившего доступ к материалам опеки над юным Жаном, он не был ни святым, ни мучеником. Насилие общества над ним сильно преувеличено. Приемные родители его обожали; заведение, из которого он бежал, было вполне привилегированным училищем типографских работников; на преступный путь он встал по доброй воле. Напрасно Сартр объявил его пролетарием-мучеником: Жене были ближе крайне правые. И недаром в литературу его ввел именно Кокто, флиртовавший с оккупантами.
Но все это было и так очевидно из текстов самого Жене. Он признавался, что «испытывает тягу к тюрьме», как другие — тягу к музыке. В иерархии преступлений, которые он воспевал, едва ли не высшую ступень занимало предательство.
Предательством любовника он мазохистски хвастался в «Дневнике вора» (1945, опубл. 1949): «Всю дорогу я тешился горькой радостью, обещая себе забрать на почте деньги и отослать их Пепе в Монхучскую тюрьму… Выйдя на улицу, я разорвал купюры, собираясь сбросить их в водосток, но, чтобы сделать разрыв более ощутимым, я склеил обрывки денег на лавке и устроил себе роскошный обед. Пепе, должно быть, подыхал от голода в тюрьме, но ценой этого преступления я счел себя свободным от моральных забот» [8] .
8
Перевод Н. Паниной. Цит. по: Жене Ж.Дневник вора // Иностранная литература. 1993. № 1. С. 190.
Еще сладостнее предательство родины. В июне 1940 года Жене был счастлив разгрому Франции «батальонами белокурых воинов, которые не спеша отымели нас в жопу». Находил восхищенные слова для пилотов, «сеющих смерть смеясь», и эсэсовцев — он сам был любовником французского эсэсовца, — включая офицера, учинившего бойню в Орадуре. В «Торжестве похорон» лелеял гомосексуальный образ Гитлера, «самого безумного бандита» (это похвала в устах Жене, никогда не примазывавшегося лицемерно к Добру, но открыто принимавшего сторону Зла), и воспевал «восхитительное одиночество» нацистов из французской милиции: «Будь я моложе, я был бы милиционером». Признавался, что в августе 1944 года ему было стыдно проходить мимо немецких солдат, стреляющих в парижских повстанцев, а не стрелять и умирать вместе с ними. Видел во французском гестапо (37) свое Телемское аббатство, синтез всего, что ему дорого: предательства, воровства и гомосексуализма.
С мятежниками 1960-х он чувствовал родство не потому, что сам был бунтарем, а потому, что они были преступниками, как Ласенер и Вейдеман. Преступниками и… поэтами. «Палестинцы еще не проснулись. Их опьянение безгранично. Поэты».
Жене никогда не поддержал бы алжирский Фронт национального освобождения, если бы не спал с алжирцами, а «пантер» и палестинцев — если бы не чувствовал их «огромный эротический заряд». Да и милиция так бы не заворожила его, если бы не сладкий восторг, вызванный мыслью, что всю Францию терроризировали шестнадцати-двадцатилетние мальчишки. Жене любил мальчишек.
Итак, Жене — не жертва общества, а мазохист? Не революционер, а почти нацист? Все так. Но…
Оставим в стороне далеко не всегда резонное соображение, что нельзя идентифицировать автора и его лирического героя. Предположим, что в случае Жене автор и герой суть одно целое.
Поклонимся левым, которые, присвоив посредством Сартра Жене, спасли одного из ярчайших писателей от обыденных в послевоенной Франции репрессий, чреватых тюрьмой и расстрелом: великий прозаик Луи Фердинанд Селин пострадал за слова, кажущиеся по сравнению с провокациями Жене детскими шалостями: даже в 2011 году юбилей Селина вычеркнут из списка памятных дат, утвержденного министерством культуры. А Жене все сошло с рук. Повезло парню.