Француженки не любят сказки
Шрифт:
Доминик смотрел на свои большие, судорожно сжатые руки. В его душе шла борьба – сказать или нет. Он мучился, размышлял, не лучше ли ее отпустить, это куда проще, чем жить в постоянном страхе, представляя себе, когда и как она уйдет от него. Он тяжело вздохнул, сосредоточился на этой мысли и медленно произнес:
– Так… что? Как мне наладить более глубокие отношения?
– Возможно ли, чтобы вы пришли ко мне вдвоем?
Доминик в ужасе покачал головой:
– Ей это не нужно.
По лицу Пьера скользнуло недоумение:
– Ты уверен? Она совсем недавно
– Она очень сильная, – упрямо повторил Доминик. Он вспомнил, как она сидела в его салоне, тихая, погруженная в себя. Теперь у нее есть он, ее лекарство. Он против воли почувствовал ее тело и немного смутился. Он мог дать ей все, что она хотела получить от него. Но… он не был доктором.
– Я полагаю, это помогло бы вам лучше понять друг друга. И у нее, и у тебя имеется какой-то прошлый опыт – поэтому вам было бы полезно обсудить ряд вопросов.
Доминик непроизвольно напрягся.
– Нет. То есть она может обсудить со мной то, что считает необходимым, но ей не нужно знать что-либо о моем прошлом. – Тащить ее в те безобразные годы? Она назвала его своим солнцем. А не грязным и беспородным барбосом, который выволок сам себя из чудовищной грязи.
– Что ж… Если я правильно тебя понял, эта женщина фактически ничего о тебе не знает?
Доминик отрицательно потряс головой.
– Она знает лишь то, что ты один из лучших в мире шоколатье, и даже не представляет, откуда ты выкарабкался?
Доминик понимал, что выглядит до неприличия самодовольным. Впрочем, ладно, это он просто прикидывался.
– Итак. Ты спросил, как добиться более глубоких отношений. Хорошим началом могла бы стать честность.
Да он в своем уме?
– Пьер, она мне доверяет. А ты хочешь, чтобы я был с ней честным и все разрушил?
Пьер смерил его лукавым взглядом и молча ждал.
– Нет уж… – Она позволяла его рукам гладить ей волосы. Она позволяла ему прижимать ее к себе и сама обнимала его и целовала. Он никогда, никогда, никогда не позволит ей догадаться, что ни одна разумная женщина не стала бы ему доверять. – Пьер, ты хороший парень, и я уважаю твои советы. Но этой женщине я буду врать напропалую.
Никаких сообщений от Гийеметты. Доминик позвонил в салон, Джейми так и не приходила.
Разумеется, ей невыносима мысль, что он знает о нападении на нее. Он мог это понять.
А Пьер, конечно же, посоветует ему показать ей какую-нибудь из своих ран, дать почувствовать, что он знает, что это такое, когда тебя бьют, продолжают бить, когда ты уже лежишь на земле и не можешь сопротивляться или даже потерял сознание…
Но всем известно, что мальчишки, выросшие в насилии, сами становятся потом способными на насилие. Кому, как не ему, это знать? Он постоянно носил в себе это насилие, словно дикого зверя, и всячески старался не выпускать его на волю из клетки. Не мог же он ей посоветовать, чтобы она его бросила!
Она называла его своим солнцем. Она хотела принять его в свою душу – ведь он прекрасный! Когда они покрывали конфеты шоколадной глазурью, потом приходилось
Он не хотел, чтобы она догадалась, что он – увы – отнюдь никакое не солнце.
Она не пришла, и у него под ложечкой поселилась сосущая пустота. Но ведь так уже было, однажды она не пришла, верно? Когда ощущала себя уязвимой и беззащитной.
Он пошел в тренажерный зал; ее там не оказалось; он наскоро выполнил свой комплекс и пошел к ней домой. Ее не было и там. Он уговаривал себя не быть идиотом, не обнимать ее слишком крепко, так, что у нее перехватывало дыхание. Она не должна быть приклеена к нему.
Он снова вышел на улицу – говоря себе, что не должен торчать тут столбом и ждать ее, что это слишком нехорошо, неприятно, навязчиво. И вдруг увидел ее. Она шла по улице с пустыми руками, без покупок, только за плечами маленький рюкзачок. Ее шаги замедлились, когда она увидела его. Шедший за ней следом мужчина обогнал ее, не замедляя шага и не переставая говорить по телефону.
Дом уступил ему дорогу и снова посмотрел на нее. Она тоже взглянула на него широко раскрытыми, печальными глазами.
Он двинулся ей навстречу. Она тоже медленно шла к нему.
– Я соскучился по тебе. – Он улыбнулся ей с высоты своего роста, а его сердце лихорадочно затрепетало.
Ее лицо смягчилось робкой улыбкой. На душе у него посветлело.
– Я думала, тебе надоело видеть меня в салоне каждый день.
– О, нет, – непроизвольно почти выкрикнул он. – Нет, нет.
Он провел кончиками пальцев по ее щеке – хотел убедиться, что он может это сделать. Что ей это нравится.
– Мне доставляет огромное удовольствие тебя кормить.
Ее губы расцвели в ответной улыбке.
– Может быть, прогуляемся? – выдохнул он. – Я знаю симпатичный ресторан. – Как хорошо, что они живут в Париже. Он знает здесь тысячу симпатичных ресторанов. После трех лет ночных вылазок.
Но ее улыбка погасла. Она закусила губу.
– Я не могу.
У него опять сжалось сердце. Очередной приступ страха почти парализовал его на секунду. Это нормально, уговаривал он себя. Это нормально, что у нее могут быть другие планы. Только не делай, не делай глупостей, не приставай к ней, не ной. Не смей спрашивать, что это за планы.
– Ладно, – спокойно сказал он. Спокойно. Боже. Он провел пальцами по ее плечу, по руке, коснулся подушечек ее пальчиков. Спокойно, словно был уверен в себе. – Приходи завтра, и я приготовлю тебе что-нибудь особенное.
На ее лицо мгновенно вернулась улыбка. Она заглянула ему в глаза.
– Хорошо.
Он обнял ее, отвел к ближайшему подъезду и поцеловал. Она быстро и тесно прижалась к нему. Он улыбнулся ей, испытав огромное облегчение.
– Я буду скучать без тебя сегодня вечером.