Французская мелодия, русский мотив
Шрифт:
На столе дымилась картошка, в гусятнице исходил ароматом прованских трав приличный гусь килограмма на два весом, лежали домашние колбасы, сыры. У голодных с дороги гостей просто глаза разгорелись в предвкушении вкусного ужина. Хорошего вина Анри тоже не пожалел.
Разошлись по комнатам под утро, когда Эмилия уже орудовала у камина. Анри поплелся на конюшню, Григорий пошел вместе с ним, а молодые едва коснулись головами подушки, как тут же уснули. Все остались очень довольны.
Проснулась Марьяша оттого, что почувствовала тошноту. Села на кровати, но ноющее чувство не прошло, напротив, усилилось. Она едва успела добежать до раковины. Ей показалось, что сейчас ее
«Да что же я такого съела, — размышляла Марьяша, — все было вкусное, свежее, чем я могла отравиться?»
Она вернулась в спальню. Миша спал крепким сном младенца. Тихонько забравшись под одеяло, она прижалась к нему, согрелась. И вдруг ее сознание прожгла мысль: «А вдруг я… беременна?»
От этой мысли она буквально подскочила на кровати, разбудив Мишу. Порецкий удивился, увидев сидящую на кровати Марьяшу с глазами размером с чайные блюдца.
— Малышка, что случилось? Ты почему такая бледная, — Миша заволновался, — тебе плохо?
— Меня тошнит и рвет, очень похоже на токсикоз, — еле ворочая языком, пролепетала Марьяша.
— На что похоже? — Миша никак не мог идентифицировать незнакомое для себя слово.
— Ой, мне кажется, что я… беременна!
Теперь настала очередь Порецкого подпрыгнуть на кровати. Немую сцену в духе Николая Васильевича Гоголя прервал стук в дверь. Оба в голос сказали: «Войдите».
В комнату с радостной улыбкой вплыла Эмилия, держа перед собой поднос. При виде ноздреватого хлеба, масла, аккуратно нарезанных кусочков домашней ветчины и сыра Марьяша со стоном бросилась в туалетную комнату, чуть не сбив по дороге удивленную старушку.
— Что же вы, Мишель, с вечера не предупредили меня, что Марьяша беременна, — укоризненно покачала головой Эмилия, — я бы ей вместо ветчины кашки принесла. Да я прямо сейчас и сварю. Какую она больше любит?
В ответ Миша только и смог что пожать плечами. Она констатировала факт беременности Марьяши, как нечто само собой разумеющееся. И Порецкий понял, что это действительно так и есть. Сомнений быть не может. Марьяша беременна, она — будущая мать, а он, следовательно, отец.
У него будет ребенок — маленький, толстенький, с розовыми пяточками и перетяжками на руках. Он даже закрыл глаза в предвкушении того, как будет держать на руках маленького сопящего карапуза… Хотя, возможно, это будет девочка — большеглазая, с курносым носиком и ямочками на щеках. В любом случае, это будет их с Марьяшей ребенок, а значит, уже никто и никогда не сможет помешать им быть вместе.
Эпилог
Давненько не было в Питере такой весны. Холодный ветер, кажется, никогда не перестанет носиться над Балтикой. Дождь и ветер, ветер и дождь. Сочетание, приводящее людей в состояние хронической депрессии. Все мои сослуживцы, похоже, именно в нем и пребывают. Только мне все нипочем. Я живу ожиданием скорой встречи с новоявленной четой Порецких-Маккреди, которые должны вот-вот объявиться на невских берегах.
Ношусь по магазинам, выбираю подарки и продумываю меню праздничного стола. Решено, что вечеринку по поводу их бракосочетания мы будем проводить дома, а не в ресторане. Чтобы никакой ресторанной еды, а только домашние деликатесы. Это мы решили со Светланой Алексеевной и ее подружками тетей Олей и тетей Леной, для которых Мишка был как родной сын.
До их приезда оставалось еще несколько дней, но уже было закуплено столько всякой провизии, что я начала беспокоиться, а сохранятся ли припасы?
Елена Владиславовна успокоила меня, что теперь продукты можно закупать на год вперед — главное, чтобы всем хватило. А Ольга Ивановна все беспокоилась —
Пришлось долго ее убеждать в том, что Отто, Симон, Григорий — не школьники, а взрослые дяденьки, для которых жизнь в гостинице куда привычней, чем в чужой квартире. А Фабио и Витальке — все равно где жить, главное, чтобы вокруг было побольше красивых девушек.
В общем, все пребывают в состоянии эйфории в ожидании приезда. Я же молюсь только о том, чтобы ко дню их приезда на наших улицах появилась корюшка, которой я угощала Марьяшу в первый день ее приезда в Санкт-Петербург. Во время нашего последнего с нею разговора она призналась мне, что ей нестерпимо хочется жареной корюшки — хрустящей, поджаристой, пахнущей свежими огурцами. Я поинтересовалась, с чего это вдруг? Ответ меня потряс. Я дала слово, что буду молчать, как партизан на допросе, и о ее беременности никто из питерских знакомых не узнает. Эх, каких нечеловеческих сил мне стоит это молчание…
Так получилось, что Марьяше и Мише пришлось узаконить свои отношения во Франции, чтобы уладить некоторые формальности, связанные с судебным делопроизводством. Их брак значительно упростил судебные процедуры, неизбежные при оформлении дела о наследстве графини Порошиной. А говорить о том, что это решение было принято всеми, включая самих молодых, на «ура», думаю, не стоит.
Брак зарегистрировали, но решения суда ждать не пришлось — окончательного слушания дела не было. Накануне, как сообщалось в прессе, «мсье Орлов разбился в автокатастрофе при весьма загадочных обстоятельствах, которые в полицейских протоколах были классифицированы как „самоубийство“. А мадам Маккреди отозвала свой иск, заявив прессе, что полностью согласна с завещанием своей матери. От более подробных комментариев она отказалась, что подвигло ее на это решение — неизвестно. Но уже через несколько дней, выставив на. продажу свою галерею „Арабески“, она вылетела в Японию. Абду с нею не было. С Марьяшей она даже не попрощалась.
С деталями автокатастрофы мы не были знакомы, поэтому ждали визита гостей из Франции, чтобы все поподробнее разузнать. Известно только, что Орлов оставил завещание в пользу Фабио Рамбаля. Есть предположение, что он был неизлечимо болен. Скорее всего, адвокат принял решение добровольно уйти из жизни и имитировал аварию.
Фабио вернулся из Китая без инвалидной коляски. И называет своего лекаря (именно лекаря, а не врача) Сянчжи волшебником Мерлином. Как китайскому Мерлину удалось поставить на ноги парализованного парня, недоумевают многие европейские светила?! По просьбе Отто Шайна его осматривали многие доктора и практически все признали безнадежным. Но Фабио пошел…
После случая с его благополучным исцелением Сянчжи от предложений нет отбоя, и он вынужден скрываться в своем китайском монастыре. О приемах лечения Фабио ничего сказать не может, потому что не помнит того, что с ним происходило. Видимо, все манипуляции над Фабио проводились, когда он спал или находился под гипнозом.
Теперь он живет вместе с Виталием и Гришей в «Пристанище Мавра», готовится к поступлению в университет, но в какой именно — никак не может решить. Ему бы хотелось учиться в Сорбонне, а Отто утверждает, что самых лучших специалистов в фармацевтической отрасли готовят в Бернском университете. Да и сам Берн гораздо ближе к его клинике, где Фабио собирается в дальнейшем работать.