Французская новелла XX века. 1900–1939

Пруст Марсель

— Я знаю.

Он казался столь удрученным, что у капитана раздражение сменилось сочувствием.

— Что с вами? — спросил он немного погодя. — Вы больны?

Пассажир отрицательно покачал головой.

Когда он направился к своей каюте, судно резко качнуло, и его отбросило от стенки, на которую он опирался, к шлюпке, стоявшей на шканцах. Он судорожно ухватился за канаты и взглянул на море с таким ужасом, словно его неожиданно поставили лицом к лицу со смертью.

— Не пугайтесь! — крикнул ему капитан, шедший за ним на некотором расстоянии.

И капитан помог ему добраться до каюты.

День

этот прошел как и остальные, с той лишь разницей, что капитан задал пассажиру меньше вопросов, чем обычно. Он, видимо, примирился с молчаливостью, которую не в силах был преодолеть, и по добродушию, делавшему ему честь, явно стремился быть любезнее прежнего. Быть может, ему внушал жалость действительно подавленный вид путешественника? Иной раз капитан украдкой поглядывал на него и мрачно качал головой. Пассажир ел очень мало и почти все время сидел, склонившись над тарелкой и неустанно потирая руками колени. По его бедной, но опрятной одежде, по сюртуку, застегнутому на все пуговицы, его можно было принять за учителя.

В последний день над мглистым, но спокойным морем взошло солнце, и когда капитан с пассажиром в последний раз сели за стол, небо было лучезарно; свежий ветерок доносил благоухание, в котором уже чудились упоительные запахи деревьев и земли.

— Ну что ж, — сказал капитан, наливая гостю вина, — расстанемся друзьями, выпьем друг за друга.

Выражение лица у пассажира стало страдальческим и растерянным. Он поднял бокал, подержал его секунду в воздухе и вдруг выронил на скатерть.

— Мне надо кое-что сказать вам, — прошептал он.

Он смертельно побледнел и повторил фразу громче, словно боялся, что капитан не расслышал ее. Тот был крайне удивлен и обрадован.

— Вот видите, я так и знал! — воскликнул он, смеясь. — Я не сомневался, что в конце концов вы заговорите. Я знаю море!

И он звонко рассмеялся, однако в смехе его чувствовалось смущение.

— Успокойтесь, — продолжал он, заметив, что пассажир дрожит. — Знайте — со мной можно быть откровенным. Я безупречный исповедник.

Тут пассажир положил руки на стол и склонил голову, сосредоточившись. И он поведал капитану свою историю.

Когда он кончил, капитан поставил бокал на стол и молвил:

— И что же?

— Вот и все, — ответил пассажир.

— Как! — воскликнул капитан. — Из-за этого вы решили эмигрировать? Вы с ума сошли? Вы спокойно жили во Франции…

— Я не был спокоен.

— Но вполне могли бы быть спокойны. Никто вас не подозревал.

Пассажир покачал головой.

— Слушайте, — продолжал капитан, — тут, несомненно, что-то другое. А то, что вы сказали, — какое же это преступление?

При этих словах пассажир живо вскинул взор и уставился на капитана. На висках у него выступили капельки испарины. Вдруг он стукнул кулаком по столу и вскричал:

— Все, что я вам сейчас сказал, — ложь! Я обманул вас. Я не преступник.

— Так какого же черта вы мне все это рассказали? — спросил капитан.

— Рассказал потому, что вы принудили меня. Вы беспрестанно присматриваетесь ко мне, задаете всякие вопросы, вы как полицейский, преследующий убийцу. Я и рассказал, что взбрело в голову.

Он опять стукнул кулаком по столу и закричал, захлебываясь:

— Я боялся. Вы напугали меня. Я еду в Америку по делам. Никакой я

не убийца.

Капитан спокойно пожал плечами и улыбнулся.

— Нет, вы убийца, — сказал он, — но меня вам опасаться нечего. Я не донесу.

Пассажир опустил голову, и пенсне его упало на стол. В этот миг раздался резкий звук сирены, и кто-то крикнул с носовой части парохода:

— Земля!

Капитан вскочил с места, бросил быстрый взгляд в иллюминатор.

— Земля! — повторил он.

И добавил:

— Покорно благодарю. Я разглядел ее еще минут десять тому назад.

И он с важным видом вышел из столовой.

Он спустился по трапу, ведущему на палубу, и отдал кое-какие распоряжения находившимся здесь матросам. Вокруг пароходных труб с дикими криками кружились птицы. На горизонте темной полосой обозначилась Америка.

Тут капитан повернулся в сторону столовой, все шесть иллюминаторов которой были ему видны, и, сложив руки рупором, весело крикнул:

— Эй, пассажир! Прибываем!

Но пассажир уже несколько минут был мертв.

АНДРЕ ШАМСОН

(Род. в 1900 г.)

Шамсон родился в предгорьях Севенн. «Наш род ведет свое происхождение из этих горных мест… — писал он, — и человек, которого вы повстречаете горной тропой с топором на плече или стрекалом в руках, наверняка будет похож немного на кого-нибудь из моих домашних». Молчаливых тружеников-крестьян Шамсон изобразил в своих первых книгах — «Ру, бандит» (1925) и «Люди на дороге» (1928).

Мальчиком Шамсон пристрастился к живописи. Интерес к ней постепенно оформился у него в профессиональные искусствоведческие штудии: перу Шамсона принадлежит ряд книг по истории французского изобразительного искусства.

В Париж Шамсон перебрался в начале 20-х годов, Свою встречу с литературными кругами столицы он описывал с легким юмором: «Я не стал ни дадаистом, ни сюрреалистом, но благодаря тем и другим навсегда разочаровался в своем призвании поэта. Лабораторные опыты со словом меня никогда не интересовали: раз уж повторить «Божественную Комедию»… невозможно, лучше искать другие пути самовыражения». В первых романах о тяжкой доле крестьян Шамсон и попытался выразить себя. Его имя стали называть в одном ряду с именами писателей-популистов: в «Людях на дороге» и «Наследстве» (1932) и впрямь было больше пассивного сострадания к жертвам капиталистической несправедливости, чем активного противодействия.

События, приведшие к образованию Народного фронта, заставили Шамсона поверить в силу народных масс. Роман «Год побежденных» (1934) — грозное предупреждение: фашизм изувечит и Францию, если не противопоставить ему рабочую солидарность. В середине 30-х годов Шамсон — член комитета Международной ассоциации в защиту культуры, редактор демократического журнала «Вандреди», постоянный сотрудник «Эроп». В 1936 году он побывал в Советском Союзе, в 1937-м — в сражающейся Испании. Его роман «Галера» (1939) обличал интеллигентов, отступившихся от борьбы пролетарского авангарда Франции.