Французская защита
Шрифт:
— А чем отличаются наша тюрьма от французской? — спросил Одинцов.
— Ты что? — Лёха аж подпрыгнул. — Небо и земля! Главное — кормёжка и содержание в камерах! У нас часто сидят, как сельди в бочках, даже ночью спят по очереди. И кормят, чуть ли не отбросами. А здесь… Сокамерник сладко зажмурился, словно довольный кот и продолжил:
— Здесь лафа, работать много не заставляют, можешь на спортплощадке мячик погонять, книги даже читать дают.
— А меня, ты думаешь, что больше всего удивляет во французской тюрьме?
— Что? — Лёха с любопытством посмотрел на Одинцова.
— То, что здесь персонал при встрече
Лёха захохотал:
— Точно! Как бы у нас это смотрелось, ежели бы «вертухаи» утром при встрече стали лобызаться! Да их бы все гомиками считали!
И вот теперь Одинцову предстояло пройти новое испытание.
Одиночка. Карцер.
Слабый шорох раздался внизу.
Мышь? Или крыса?
Виктор привстал с койки и посмотрел по направлению звука.
Темень.
Ни зги не видно.
Одинцов подернул плечами. Он с детства панически боялся маленьких коротконогих тварей.
«Не хватало еще здесь такого соседства… Хотя, я слышал, в наших карцерах нередко зекам приходится стоять по щиколотку в воде, в камере, кишащей крысами…»
Виктор прислушался.
Тихо.
Он снова прилег на койку, повернулся лицом к стене.
«Надо постараться заснуть. Сколько сейчас времени? Наверное, около полуночи. С утра, быть может, станет ясно, сколько дней придется мне здесь куковать. Все как-то быстро произошло, и Женевьева была сильно разозлена происшедшей дракой. Её можно понять — сделала что-то вроде праздника для заключенных, а получилось вот как..
Интересно — Лёха и этот Жан тоже «загремели» в карцер? Француз же, по сути, начал драку…»
Виктор явственно услышал, как маленькие лапки прошелестели шашками по бетонному полу. Он снова резко повернулся и, напрягая зрение, пытался что-то разглядеть в темноте. Потом подтянул к себе левую ногу, и осторожно снял специальный тапок, в который одевают каждого узника «Seine Saint-Denis».
Едва заметная тень мелькнула в дальнем углу, внизу у окна послышалось шуршание, и Одинцов с силой запустил туда обувь. Звук удара совпал с резким визгом — тапок попала в цель.
Ошеломленная столь нерадушным отношением нового гостя, хозяйка камеры — крыса, пронеслась по диагонали к тому месту, откуда донеслось первое шуршание.
— Эх, бл…, вот кота Ваську нашего бы сюда! — вслух выругался Одинцов. — Он тут быстро бы порядок навел!
Виктор присел на койке, подтянув колени к груди.
Сон как рукой сняло.
Сам воздух камеры, а не только пол, по которому гуляла тварь, в мгновение стал омерзителен Виктору.
Его организм, с раннего детства болезненно реагировавший на присутствие подобных незваных «гостей», а также плохо переносивший укусы комаров, мух, не говоря уже о пчелах и осах, автоматически запротестовал.
Виктор почувствовал спазмы в горле, и, пытаясь справится с подступающим рвотным рефлексом, резко соскочил с койки и в два быстрых шага подобрался к окну.
Струя свежего воздуха слабо вошла в легкие заключенного, и Виктору стало чуть легче. Он постоял так минут пять, потом носком правой ноги нащупал валявшийся в углу тапок, надел его.
Спазмы прошли, и Одинцов снова забрался на койку.
Виктор вспомнил, как в
и под покровом ночи шустро сновали там, забираясь даже на стол. Однажды крысы перегрызли провода от электрической плитки, и в этот же день отец принес домой взятого «напрокат» огромного кота по имени Васька.
Пушистый и внешне добродушный котяра оказался настоящим убийцей для подпольных тварей.
В первую же ночь пребывания Васьки на новом месте семья Одинцовых проснулась от ужасного визга на кухне. В наступившей тишине послышались быстрые кошачьи шаги. Когда отец включил свет, то открылась картина, достойная кисти художника: кот победно сидел рядом с полуза-душенной крысой гигантских размеров и играл с ней, правой лапой поворачивая поверженную противницу туда — обратно.
После того, как вся стая утром покинула подпольное пространство, стало ясно — Васька прикончил главаря.
…Виктор вздохнул, пытаясь прогнать невеселые мысли о незваной обитательнице карцера, опять повернулся на бок и закрыл глаза.
Сон не шел.
Время тянулось мучительно медленно.
Внезапно Одинцов услышал в коридоре голоса. Они с каждой секундой становились все громче.
Виктор приподнял голову, ладонью подпер щеку и прислушался.
Один голос, резкий, с характерным фальцетом, Виктор сразу узнал. Он принадлежал Жану Темплеру. Тот явно протестовал, видимо выражая недовольство перемещением себя любимого в этот мрачный отсек тюремного здания.
Через минуту совсем близко от камеры Одинцова лязгнул замок, послышался скрип открываемой двери, потом она с оглушительным грохотом захлопнулась под выкрик наркомана:
— Merde! [27]
Приглушенное бормотание в соседней камере слышалось в течение часа. Виктор поймал себя на мысли, что в душе радуется соседству француза. Во-первых: справедливость восторжествовала, и зачинщик конфликта тоже угодил в карцер.
Во-вторых: стало как-то веселее оттого, что рядом за стеной находится еще один живой человек. Пусть даже испытывающий к Одинцову неприязнь после случившегося.
27
Merde! — Дерьмо! (фр.)
Наконец Темплер затих, и Виктор стал погружаться в дрёму.
Это был не сон, скорее полузабытье. К тому же в камере стало заметно холодать: окно с решеткой не было закрыто стеклом, и температура в карцере приближалась, вероятно, к уличной.
Светало.
Внезапно резкий выкрик и оглушительный визг словно катапульта подбросили Виктора на койке:
— Canaille! Canaille! Merde! [28] — кричал Темплер в соседней камере.
«Бог мой! Наверное, его укусила крыса!» — первое, что пришло в голову Одинцову.
28
Canaille! Canaille! Merde! — Сволочь, сволочь, черт! (фр.)