Французский поцелуй
Шрифт:
Несмотря на то, что он говорил Сутан тогда в саду, он так и не рассказал никому о подслушанном разговоре между Селестой Вогез и Салот Саром. Он очень тоскует по Сутан, но эта тоска, как он понимает, вряд ли может быть достаточным наказанием для него за то, что он все еще держит про себя свою тайну. В душе он знает, что ему не хочется подвергать себя опасности. Он мучается сознанием собственной трусости, но не может ее отрицать перед самим собой.
Солнце устало нещадно палить и забежало за черную тучу. Полил дождь. Крис прибавил скорости и поравнялся со своей командой, с ребятами, с которыми он разделит победу или поражение в Тур де Франс. Завтра они вылетают в Париж. Слазят на Эйфелеву башню, посмотрят собор Парижской
В Париже его продолжает мучить беспокойство. Плохо спит по ночам. В голове постоянно какой-то звон, как в потревоженном улье. Мысли, как пчелы, маются в бесполезной суете. Наконец решается сходить в американское посольство. Посол, как назло, в отъезде, а первый секретарь занят какими-то делами.
Прождав полтора часа, Крис заходит в комнату, полную громоздкой мебели, напоминающей чудовищной величины детские кубики. В комнате господствует полумрак, словно внезапно наступили сумерки. Самым примечательным предметом является вентилятор, и Крис догадывается, что это, конечно, не кабинет самого посла.
Он рассказывает о Салот Саре и Камбодже какому-то прыщавому юнцу, сидящему за столом. Он вряд ли старше меня самого, думает Крис. Когда рассказ уже приближался к середине, юнец вдруг перебил его словами: «Извините, так как, вы сказали, вас зовут?» Когда Крис ответил, прыщавый кивнул с умным видом. Все время он держал в руке перо и водил им по бумаге, но, когда Крис туда ненароком заглянул, он увидал, что тот рисует девку с большими грудями.
Мне надо поговорить с первым секретарем Посольства, закончил Крис.
Боюсь, это невозможно, сказал прыщавый юнец скучающим, авторитетным тоном бывалого бюрократа. Улыбнулся деланной улыбкой, дорисовывая кромку сверхмини-юбки.
Крис встал.
— У вас все? — спросил прыщавый юнец.
В гостиничном номере Крис написал письмо Послу США во Франции, переписал аккуратно и отослал. Что еще он мог сделать? Больше ничего и не придумаешь, что сделать. Как Сутан и предсказывала.
Группа уже ждет его в вестибюле. Едут на север, в Рубо. В поезде они нервничают, обсуждают различные тактические приемы, стратегии... И вот, наконец, в полдень, под дождем они борются за старт на опасно скользких, мощеных булыжником улочках. А потом они два дня едут через Бельгию и Голландию по безупречно ухоженным городам-паркам. Опять пересекают границу Франции вблизи Мезирэ, взбираются на длинные пологие склоны холмов, проносятся вдоль дорог, обсаженных по обе стороны деревьями, мимо старинных каменных крепостей, свидетелей тех времен, когда Франция еще не была Францией.
Они прыскают воду в пересохшие рты, когда убийственная жара особенно допекает. При ярком солнце он видит перед собой Сутан, и при проливном дожде он тоже видит ее. И даже во время короткого сна — каждый раз в другом городе — она не отстает от него. Каждой своей жилкой, каждой больной мышцей он чувствует ее отсутствие. Она или, возможно, то, что она символизировала для него, — как открытая рана в его душе, которая никак не может зарубцеваться, и которую он постоянно бередит.
Не первый, и не второй, но каждый день он идет впереди стаи, ни на минуту не выпуская из виду желтую майку лидера. День за днем, по мере того, как гонка продолжает наматывать кишки участников на колеса их машин, когда начинает сказываться усталость и выдержка начинает сдавать, Тур де Франс постепенно вырастает в его сознании, превращаясь в нечто аналогичное поискам Святого Грааля. Как будто пересечение финишной линии явится каким-то спасением, очищением духа, прощением греха, связанного с тем, что он сейчас находится здесь, вдали от войны.
В последний день велогонки,
К тому времени, когда они покидали Кретейль — оборку на нижней юбке великого города, по выражению велосипедистов — вдоль всей дороги, по которой проходила велогонка уже начали выстраиваться толпы зрителей — сплошная людская полоса двенадцать — четырнадцать человек в глубину. Крис чувствует, как коллективное дыхание зрителей подталкивает его в спину, как ветер. Болит каждая клеточка тела, но адреналин, его верный помощник, поступает исправно, и он набирает скорость, обходит сначала француза Троя, затем одного за другим Юрко из Югославии и Спартана из Бельгии.
Только двое остаются впереди него: Мадлер и Кастель. Кастель, француз, который едет в желтой майке лидера последние три дня, жмет по-прежнему впереди: в родном доме, как известно, и стены помогают. Мадлер, жилистый швейцарец, который лидерствовал в гонке на первых шести этапах, повис у Кастеля на хвосте и висит весь этот долгий, трудный, последний день.
Крис, хотя и подбирался вплотную к лидеру несколько раз, смог покрасоваться в желтой майке только в продолжение одного этапа. Один раз — как раз после того, как они проехали Баллон д'Альзас во время шестого этапа — механическая поломка заставила его потерять одиннадцать секунд — целую вечность для гонщика. От Тононле-Бэ до Шамонэ — девятый этап — он был так близок к желтой майке, что мог дотянуться до нее рукой, когда они с Кастелем пересекли финишную линию один за другим, с интервалом в несколько сотых секунды. А из Динье — на двенадцатый этап — он выехал в желтой майке лидера, которую он отвоевал все-таки у Кастеля.
Но это все неважно теперь, думает Крис. В конце концов, финиш на Елисейских Полях — вот что важно. Я вижу это прекрасное мужское тело, облаченное в желтую майку, как оно пересекает финишную линию под Триумфальной Аркой,говорила Сутан, проводя ладонями по его груди. О Боже, сделай так, чтобы ее слова сбылись!
Сначала дела складывались неблагоприятно для него. Велогонки вообще спорт, в котором заправилами являются страны центральной Европы. Уже само его включение в команду было маленькой сенсацией, и журналисты, освещающие подготовку к гонке, носились с ним, как со знаменитостью. И потом, когда он смог держаться наравне с сильнейшими и даже смог обогнать многих зарекомендовавших себя профессионалов. Он хорошо себя показал и в рывках, и в затяжных спусках, а особенно во время трудных этапов во Французских Альпах, где многие пророчили, что он сдохнет.
И вот теперь, в последний день, у него были законные шансы выиграть и всю гонку. Если он придет сегодня первым, то у него будет достаточное количество очков, чтобы быть провозглашенным победителем.
Кто бы его сейчас мог узнать? Он потерял почти десять фунтов, весь зарос рыжеватой щетиной, потому что не было времени бриться. Поймав на днях отражение своего лица в витрине магазина, когда он становился на старт, начиная новый этап, он поразился, до чего он сейчас похож на кельтского воина, которым часто воображал себя в детстве. Таким бы его хотел видеть отец.
Его сознание, отупевшее от усталости и, одновременно, подстегиваемое неимоверным количеством адреналина, поступающего в кровь, сконцентрировано только на одном: на финише. Как и другие гонщики, он уже давно перешагнул через состояние организма, называемое изнеможением. Как в трансе — древние считали, что в такие моменты человек близок к божеству — лидеры гонки рвались к сердцу Парижа, чтобы, описав шесть кругов по Елисейским Полям, сорвать ленту, протянутую поперек Триумфальной Арки.
Толпы и толпы народа. Как они вопят, выкликая имена своих любимцев, когда те проносятся мимо! Крис слышит и свое собственное имя. Удивительно!