Французский поход
Шрифт:
— Ах, эти изысканные по своему ритуалу казачьи дуэли, — задержал он Гурана за предплечье. — В Париже вы бы прослыли первым дуэлянтом, господин сотник. Клянусь пером на шляпе гасконца.
33
— Решено, господин Хмельницкий, — устало вздохнул первый министр Франции кардинал Мазарини. — С вашего позволения, мы занесем в договор пункт о том, что командование армии его величества нанимает на службу тысячу восемьсот пеших и восемьсот конных казаков.
Мазарини вопросительно посмотрел на Конде. Но молодой полководец
— Можете не сомневаться, что две тысячи шестьсот казаков будут в распоряжении главнокомандующего войсками Франции, — с готовностью ответил Хмельницкий.
— Истинно так, — важно подтвердил Сирко.
— Но сколько времени понадобится вам, чтобы набрать такое количество желающих в своих краях?
— Через месяц после нашего возвращения в Украину все пешие и конные воины будут готовы для отправки из Гданьска в порт…
Мазарини опять выжидающе посмотрел на принца.
— Кале, — спохватился командующий, все еще искоса, ревниво посматривая на князя Одар-Гяура, почти своего ровесника. — Они нужны нам в порту Кале. Прямо оттуда мы двинемся на Дюнкерк, предоставив казакам два-три дня отдыха, естественно.
Мазарини одобрительно кивнул: Кале — так Кале.
— И еще одно условие, господа, — продолжил главнокомандующий. — Мы ценим доблесть польских воинов, особенно гусар личной гвардии коронного гетмана. Однако нам бы хотелось, чтобы в составе наемных войск были исключительно украинские казаки.
— Это непременное условие, ваша светлость?
— Непременное.
— Оно полностью совпадает с нашим желанием, — победно улыбнулся Хмельницкий, и, пока переводчик переводил эти слова французам, с наслаждением прислушивался, как недовольно ерзал и что-то бормотал сидевший чуть позади казачьих послов советник Корецкий. Эта оговорка явно оскорбляла его шляхетские чувства.
Однако принца Конде они интересовали еще меньше, чем украинских полковников.
— Не будете ли так добры сообщить, кто предоставит нам корабли: Франция или Польша? — взял инициативу в свои руки Хмельницкий.
Теперь уже принц де Конде с ленцой на пухловатом лице взглянул на Мазарини, давая полковнику понять, что решение этого вопроса всецело вверяет первому министру. В свою очередь Мазарини обменялся взглядами с Корецким: нет ли у него соответствующих указаний от польского канцлера.
— Я сегодня же посоветуюсь с послом, — поднялся со своего места Корецкий. — А до этого нам нужно прервать переговоры.
— Вы тоже так считаете? — обратился Мазарини к Хмельницкому.
С какой стати прерывать их? — пожал тот плечами. — Зачем терять время?
— Но что мы можем решить сейчас? Если речь идет о польских кораблях, нужно советоваться с канцлером Польши и с коронным гетманом.
Корабли
— Вы правы, господин полковник, — согласился с ним принц де Конде. — В конце концов, мы больше заинтересованы в прибытии ваших воинов, нежели польский канцлер Оссолинский — в их отправке.
— Правительство Франции выделит необходимое количество кораблей, — добавил Мазарини. — Наш посол в Варшаве граф де Брежи сообщит вам, когда они прибудут. Но просим учесть: все казаки должны быть со своим вооружением и с таким запасом пороха, какой вы обычно имеете, собираясь в поход. Конные, кроме того, погружаются на корабли со своими лошадьми.
— Справедливо, — согласился Хмельницкий. — Если Франция обеспечит нас кораблями, то я не вижу больше никаких преград, которые помешали бы казакам отправиться в Кале, Фландрию или куда укажет Его Величество король Людовик XIV.
— Но мы еще не договорились о жалованье! — вполголоса напомнил ему Сирко, явно занервничав от того, что не услышал из уст переводчика ни слова о деньгах.
Сирко чувствовал себя наиболее неуютно на этих переговорах. Князь Гяур великолепно владел французским. Хмельницкий, хотя и не мог свободно общаться с французами, однако хорошо понимал их, поскольку отлично знал латынь. Только он вынужден был ловить каждое слово, молвленное по-польски переводчиком — молодым офицером, чье детство, как оказалось, прошло недалеко от Варшавы, где его отец проектировал и строил мосты.
— Не торопись, полковник, это ведь переговоры, а не сватанье, — так же, вполголоса, остудил его пыл Хмельницкий.
— А мне почему-то сдается, что нас уже засватали. Как бедную вдову — в разгар косовицы.
Мазарини и де Конде так и не поняли, о чем говорят между собой казачьи полковники. Переводчик не расслышал их слов, а Гяур, вместо того, чтобы дословно перевести смысл диалога, объяснил ситуацию довольно просто:
— Господина Хмельницкого интересует размер жалованья офицерам и рядовым казакам. А также срок пребывания казачьих полков во Франции и условия их содержания между походами. Когда он вернется в Украину, казаки потребуют от него ясности во всех этих вопросах.
— О, да-да, конечно. Это естественно, — согласился Мазарини. — Передайте полковнику, что мы нанимаем его казаков на два года. Пока на два, — уточнил он, подняв вверх указательный палец. — При этом жалованье будет… довольно высоким, — кардинал прокашлялся и заглянул в лежащую перед ним бумагу, в которой были наброски договора. — По десять талеров каждому казаку и по сто талеров полковникам. — Уверен, что такие условия удовлетворят всех.
Выслушав переводчика, Хмельницкий несколько мгновений нарочито внимательно смотрел на него, потом, обращаясь к Гяуру, извиняющимся тоном попросил: