Шрифт:
Вступление Натальи Ванханен
Наслаждение порядком среди хаоса
Помню чудесный разговор в коридоре издательства «Художественная литература» — в прославленном «Худлите». Беседу редактора с начинающим переводчиком.
— Вы стихи хорошо переводите, а сонеты перевести можете?
Маленькая заминка.
— Ну, могу, наверное…
— Вы меня хорошо поняли? Сонеты! Сонеты, а не абы что! Мне нужно парочку срочно — к четвергу. Успеете?
Юный переводчик недоуменно вскидывает брови:
— А они что — длинные?
За истинность диалога ручаюсь, то есть анекдот вполне исторический.
Сонет —
Словом, перефразируя крылатую фразу, сонет — дело тонкое. Недаром уже на заре своего существования, в тринадцатом-четырнадцатом веках, этот жанр привлекал поэтов. Дерзкая мысль: «Если могу сонет, могу всё» — не давала покоя. Но главное — влекла красота. Ибо сонет красив, музыкален, звучен, его хочется сохранить в памяти, повторять про себя и вслух.
Сонет родился в Италии. Прославил его, как известно, Петрарка. То есть славил-то он мадонну Лауру, а лавром увенчал новую поэтическую форму, ну и себя, разумеется.
Сделать красиво, как у Петрарки, но на своем родном наречии — эта мечта одинаково владела французами, испанцами, англичанами, русскими на протяжении столетий. В результате сонетная форма волной растеклась по географической карте, дав свои всплески и переливы, в каждом языке — особые. В Англии возник шекспировский сонет со своей оригинальной строфикой: три катрена и пара зарифмованных строк в конце. В России, кроме классического русского сонета, из-под пушкинского пера появилась завораживающая онегинская строфа, в которой и сонетная-то основа нами опознается не сразу, настолько она впитала в себя разноплемённые стиховые достижения.
В. Б. Микушевич однажды обмолвился: «Если поэт вдруг, безотчетно, написал стихотворение в форме сонета — он достиг наконец истинного мастерства». Думаю, эти слова можно отнести и к переводчику. Переводчик, берущийся за эту поэтическую форму, знает о стихе всё.
А вот читатель, взявший перевод в руки, как раз может обо всем забыть. Даже если, паче чаяния, до того он знал техническую сторону вопроса. Читателю не стоит помнить ни про четырнадцать строк, ни про мужскую и женскую или исключительно женскую — на итальянский манер — рифму. Ему предстоит только наслаждаться. Вот это-то и будет величайшей переводческой заслугой.
Роман Дубровкин подготовил книгу французских сонетов. В его переводах зазвучали и знаменитые на весь мир классики — Пьер де Ронсар, Жоаким Дю Белле, Агриппа д’Обиньи, Пьер Корнель, Жерар де Нерваль, Альфред де Мюссе, Теофиль Готье, Леконт де Лиль, Шарль Бодлер, Стефан Малларме, Поль Верлен, Артюр Рембо, Поль Валери, впервые встретившиеся под одной обложкой, — и поэты менее известные, чьи имена русскому читателю только предстоит открыть.
Перед нами разворачивается целая панорама сонетной
Французский сонет в переводах Романа Дубровкина поразительно живописен. Традиционно страной живописи принято считать Италию, а Францию относить к прародительницам литературы. Во всяком случае, мы видим, что сонетная форма великолепно вмещает и живопись, и музыку — поэзия объемлет всё.
Интересно, что живописность здесь истинно национальная: читаешь, и перед глазами встают картины в духе французских художников разных веков и стилей.
Вот, скажем, прелестная игривая пастораль в манере Буше:
Отчаясь летнюю осилить духоту, Климена в рощице спала почти нагая. Воздержный самый нрав такую красоту Не смог бы миновать, стыдом пренебрегая.Де Грекур и Франсуа Буше современники, но вряд ли поэт стремился сделать поэтическую иллюстрацию к многочисленным ню модного художника. Просто вкус эпохи обычно более или менее един, во всех видах искусства.
А вот сценка из иного времени. «На бульварах»:
Вдоль ослепительных витрин из мастерских Обедать стайками бегут провинциалки. Без шляпок, приколов к передникам фиалки, Глазеют на мужчин в пластронах щегольских.Не правда ли, чистой воды импрессионизм? Очаровательный весенний Париж с полотен Мане и Ренуара.
Но вернемся к строгости сонета, к его классической архитектурной стройности. «Суровый Дант не презирал сонета», — заметил Пушкин. Читаешь эту строку и мысленно поневоле переносишь «суровость» с Данте на сам сонет. Суровый, строгий, выстроенный, сделанный… Что же в нем такого привлекательного для безалаберного племени поэтов? А привлекателен он настолько, что ему, сонету, поэты неоднократно посвящали стихи, спрашивали его совета, обсуждали с ним свои творческие планы и т. д.
— Я почести прошу у Вашей чести… — Какой? — Сеньор сонет, явить Вас свету! — Ах, вот что! Ну, от первого куплета Я не в восторге, говорю без лести.Поди ж ты, он еще и ворчал!
Так что же в нем такого хорошего?
А вот что, наверное: порядок, дисциплина.
В хаотичном, то и дело теряющем точку опоры человеческом мире сонет остается незыблемым островком безупречного порядка, неподвластного ни злой, ни доброй воле. Это и утешительно, потому что, как выясняется, абсолютная свобода человечеству не на пользу. Вот «Сонет о сонете» великого английского поэта Уильяма Вордсворта — хочется привести его целиком.