Французское наследство
Шрифт:
Нажав на кнопку древнего медного звонка, под которым прямо на стене карандашом было криво написано «Гогуа», Лёлька ровным счетом ничего не услышала. Подождав ещё пару минут, позвонила опять. Через секунду в дверь что-то с силой ударило с другой стороны, словно в неё врезалось нечто тяжёлое и мягкое. На всякий случай Лёлька отошла подальше и стала ждать. Заскрежетала задвижка, дверь открылась, но никто не появился. Лёлька осторожно сунула голову внутрь.
Огромный коридор, заставленный сундуками и старыми шифоньерами, уходил в неведомую даль. Стены украшены оцинкованными корытами, пучками лыж, велосипедными колесами и покрытыми пылью
— Стой! — завопила Лёлька и помчалась за ребёнком.
Но тот уже успел развернуться и несся теперь на неё.
Еле успев отскочить за древний комод, она с интересом пронаблюдала, как малец, слегка притормозив перед дверью, привычно врезался в неё, соскочил со старенького «Олимпика», закрыл дверь на засов и снова вскочил в седло. Лёлька успела схватить его за шиворот, когда он опять устремился вглубь квартиры. Пацан возмущенно уставился на неё голубыми глазами в обрамлении совершенно белых ресниц.
— Гогуа здесь живут? — спросила у маленького хулигана Лёлька.
Том молча ткнул в обитую драным дерматином дверь и, подняв упавший велосипед, продолжил странную езду.
Лёлька постучала в косяк указанной двери, но никто не отозвался. Мальчишка, проносясь в очередной раз мимо неё, крикнул:
— Бабка глухая, ничего не слышит! Заходи так, там всегда открыто — помереть боится!
Осторожно открыв дверь, Лёлька увидела огромную комнату с лепниной на потолке и мутным от грязи арочным окном. В центре, за круглым столом, покрытым вязаной скатертью, сидела древняя старуха и раскладывала пасьянс. На старухе был синий лыжный костюм и пуховая шаль. Лёльке пришлось подойти вплотную к столу, прежде чем хозяйка обратила на неё внимание. Бесцветные глазки равнодушно скользнули по гостье взглядом. Бабка сделала приглашающий жест, указывая на ветхий стул. Лёлька уселась, а старуха снова погрузилась в пасьянс. Пришлось ждать, пока она закончит расклад.
Потом бабулька довольно резво поднялась, достала из серванта слуховой аппарат и, нацепив его, вернулась к столу.
— Здравствуйте. Я ищу Акакия Гогуа, — начала Лёлька.
— Како? Этого проходимца? — безо всякого грузинского акцента возмутилась старуха. — А ко мне зачем пожаловали?
— В телефонной книге только два человека с такой фамилией… — растолковывала Лёлька.
— Холера его разбери! — разозлилась бабка. — Знать ничего не хочу про этого разбойника. Фамилию опозорил! Гогуа всегда уважаемыми людьми были, а этот, словно не из нашего гнезда.
Старуха пустилась в сварливые воспоминания. Выходило, что Акакий приходится ей внучатым племянником, сыном Валико Гогуа. Валико, племянник покойного бабкиного мужа, с семьёй жил в Грузии, а Акакия привезли сюда к ним, чтобы выучился в технологическом институте и стал уважаемым человеком, вах! Был Како тощим и некрасивым, успехов в учебе не достиг, институт бросил. Так и уехал бы обратно в Зугдиди, но связался с компанией местных охламонов, стал качать мышцы, побрил голову и превратился в натурального бандита. Сидел в тюрьме два
Старуха ничего не знала о семье Како, слышала только, что женился. И зачем девушке, какой бы она не была, понадобился этот выродок?
Лёлька туманно объяснила, что её дядя, живущий в другом городе, просил разыскать Акакия, друга юности.
— Эх, скажи дяде, что умер Акакий. Нет того, прежнего Како. Все равно, что умер.
Распрощавшись с продолжающей ругать на все лады непутёвого родственника бабкой, Лёлька отправилась домой, рассудив, что визит на Комсомольскую улицу лучше отложить до утра.
Открывая дверь в квартиру, она услышала, что звонит телефон, и судорожно задергала ключом в замке, боясь, что не успеет снять трубку. Наверняка звонит Агния. Едва не сломав ногти, она отперла дверь и, едва не растоптав Лукаша, ринулась к аппарату. Но звонила не Агния. Незнакомый мужской голос сообщил, что его зовут Кириллом Евгеньевичем Фоминым, и он является адвокатом госпожи Сташевской.
— Где Агния? — выдохнула Лёлька, пытаясь снять с головы чертову бандану, в узел которой вплелась прядка волос.
— К сожалению, пока в следственном изоляторе. Ситуация складывается не очень благоприятно. Я веду переговоры об освобождении под залог, но судья отдыхает, как и все. Может быть, только послезавтра, если удастся договориться.
— Черт! — выругалась Лёлька, отдирая бандану вместе с клоком волос. — Оставьте мне ваш телефон, чтобы я могла узнать, как дела.
— Хорошо. — Адвокат продиктовал номер своего мобильника. — И вот ещё что. Я разговаривал с Агнией Львовной. Она просила, чтобы вы кормили кота и присматривали за её братом. Я так понял, что указанный юноша — существо беспомощное и нуждающееся в постоянной опеке…
— Да уж, — вздохнула Лёлька. — Хорошо бы этому юноше мозги дихлофосом сбрызнуть, чтобы тараканов там поменьше было. Ладно, передайте Агнии, что все будет хорошо. Присмотрю я за Левой и котом.
После такого разговора выбора у Лёльки не было, пришлось ехать опять к Агнии, тем более, что телефон в её квартире по-прежнему не отвечал. Проклиная всё на свете, она вела машину по мирно пьянствующему городу. Из окон раздавались хоровые песни и громкий хохот. Редкие прохожие двигались замысловатыми зигзагами. Народ с удовольствием праздновал день солидарности всех трудящихся.
Лёлька долго звонила в дверь, почему-то запертую на защёлку так, что открыть замок снаружи было невозможно. Ей отворил странноватый босой тип в длинной шелковой рубахе с рюшами на манжетах и груди. Ноги мужчины обтягивали дамские лосины в голубой цветочек. При виде Лёльки, он молча отвесил ей низкий поклон, посторонился, захлопнул дверь и, старательно обойдя вдоль стенки нарисованный мелом на полу силуэт, исчез в ванной. Лёлька заглянула на кухню, но кроме кота и удава, коротающих вечер у батареи, никого не обнаружила. Зато в приемной в креслах валялись две барышни. Барышни не удивились появлению Лёльки, они курили папиросы через длинные мундштуки и пили из высоких стаканов мутноватые коктейли. В салоне, слава богу, никого не было, только исчез со стола хрустальный шар.