Французы у себя дома
Шрифт:
Эти различия еще более усугубились сейчас, когда на фоне тяжелого структурного кризиса 70-х годов началось свертывание традиционных отраслей промышленности — угледобычи, металлургии, судостроения, текстиля. А поскольку они сосредоточены в определенных районах, то к старым «бедным» провинциям добавились новые, пораженные язвой хронической массовой безработицы. Стоит ли удивляться, что уроженцы этих зон, мечтающие жить и работать в своей стране, душой и сердцем привязанные к ней, чувствуют себя лишними людьми? Француз, всегда считавшийся тяжелым на подъем, в поисках работы стал все чаще кочевать, менять место жительства, порывая с привычной средой. За последние годы это затронуло десятую часть населения страны. Было время, когда честолюбивые, полные надежд южане «поднимались» на север, в Париж, подобно д'Артаньяну на его кляче невиданной желтовато-рыжей масти. Теперь все наоборот — разочарованные северяне подаются на юг. Именно там развиваются сейчас суперсовременные виды производства — авиакосмическая индустрия, электроника, информатика, биотехнология, органическая химия, перекачивающие
Тяга к возрождению региональных традиций, культуры объясняется не только поисками своего индивидуального лица или, скажем, стремлением привлечь туристов. Она символизирует законную решимость защищать свои жизненные интересы перед лицом столичной бюрократии и не знающих отечества многонациональных корпораций. Даже консервативная правая газета «Фигаро» признавала: «В некоторых провинциях язык, культурная специфика стали чаяниями такого же порядка, как экономические требования, а нередко и способом народа выражать последние».
Жизненную необходимость децентрализации начали ощущать в последние 20 лет все политические партии страны, хотя каждая вкладывала в этот лозунг собственное содержание. Это затянуло давно назревшую реформу, проведенную только в начале восьмидесятых годов левым правительством при участии коммунистов. Исполнительная власть в коммунах, департаментах и регионах перешла от всемогущих представителей центральной власти — префектов (комиссаров республики) к выборным мэрам, председателям генеральных и региональных советов. Тем не менее последовательность этой реформы, ее финансовое обеспечение, а значит, и реальные результаты еще остаются под вопросом.
Рассказ о диалектике многообразия и единства, центростремительных и центробежных тенденций среди французов был бы неполон, не упомяни я о так называемых «маршах» — пограничных областях, населенных особыми этническими группами: Корсике, Каталонии, Стране Басков, Бретани, Эльзасе. В советской этнографии их коренных жителей, в соответствии с устоявшимися у нас научными критериями и практикой, принято именовать «национальными меньшинствами». Это вызывает во Франции непонимание и даже обиду, воспринимается как дискриминация, чуть ли не покушение на целостность «единой и неделимой» Французской республики. На мой взгляд (я не раз бывал в каждой из этих «стран», а в Эльзасе даже преподавал в страсбургском Институте политических наук), речь идет о явном недоразумении. Понятия «национальность» и «гражданство» по-французски звучат одинаково, что, кстати, записано в основном документе, удостоверяющем личность. Подавляющее большинство эльзасцев, бретонцев, басков, каталонцев и корсиканцев вовсе не помышляют об отделении от Франции, себя они считают французами. Настроенных сепаратистски крайних националистов среди них очень мало, хотя, с другой стороны, все эти народности сохранили и по сей день свою культуру, нравы, обычаи и преуспели в этом гораздо больше, чем, скажем, овернцы, нормандцы, бургундцы. Население Франции составляет 55 миллионов человек, из них, по подсчетам еженедельника «Пуэн», 15 миллионов говорят на местных языках, понимают или иногда используют их. На эльзасском общается 1,5 миллиона человек, на бретонском — 700 тысяч, на корсиканском — 150 тысяч, на каталонском — 200 тысяч и 100 тысяч на баскском, различные виды «окситана» (лимузенский, овернский, га сконский, лангдокский, провансальский) по-прежнему распространены среди 2 миллионов жителей трети департаментов страны. Попытки же возродить в наши дни окситанский или провансальский языки безнадежны. Максимум, что могут сделать энтузиасты, — это создать благоприятные условия для расцвета местного фольклора, литературы, поэзии, что, в свою очередь, не даст отделить провинцию от духовной жизни Франции, в целом обогатит нацию. Надо сказать, что если на окраинах Франции местные языки неуклонно вытесняются французским, то, скажем, в деревнях они живы, как и традиционные праздничные наряды эльзасских и бретонских женщин, — огромные черные банты — «эльзасский узел», высокие или плоские чепцы из накрахмаленных кружев, которые носят в Бретани. Если тут идет борьба за сохранение своих традиций, своих культур, борьба в защиту социально-экономических интересов, то, например, на Корсике речь идет уже об элементарном выживании экономически обездоленного, превращающегося в заповедник для туристов острова, добрая половина населения которого из-за безработицы эмигрирует на континент. Правительство создает автономный регион на Корсике, вводит в Бретани преподавание в школах на бретонском языке, но эти меры оказываются полумерами, и дают они весьма ограниченный эффект, что толкает горстки отчаявшихся экстремистов на безнадежные акты слепого террора.
Генеалогический лес
Один из самых уютных уголков в сердце старого Парижа — Пале Руаяль. Здесь, за столиком старинного ресторана «Гран Вефур», существующего и поныне, любил играть в шахматы Иван Сергеевич Тургенев. В двух шагах От Лувра, за бывшим дворцом кардинала Ришелье, который всемогущий первый министр подарил перед смертью королю Франции, разбит классический французский сад с фонтаном и статуями. Его строгий прямоугольник замкнут аркадами, в тени которых расположились мастерские ремесленников, рестораны, антикварные лавчонки, торгующие самым неожиданным товаром — например, орденами всех стран и народов. Привлекла меня старинная вывеска с потертой
В этой лавке красуется роскошный альбом, составленный королевским ге- ральдистом и переплетчиком XVIII века Пьером-Полем Дюбюиссоном, тем самым, который пользовался покровительством маркизы де Помпадур. Альбом содержит 3240 фамильных эмблем с червлеными полями, ромбами, башнями, фантастическим зверинцем времен крестовых походов: горностаями, львами, грифонами… «Книга Дюбюиссона представляет сегодня интерес еще и в той мере, в какой потомки этого знаменитого дворянства в большинстве своем все еще живут среди нас», — сообщает рекламное объявление.
Однажды мы с женой зашли в гости к французскому художнику, талантливому и милому человеку Хотя перед фамилией художника стоит дворянская приставка «де», я никогда не задумывался о его родословной, тем более что был он беден и предельно прост в общении. Случайно обратив внимание на старинный женский портрет, висевший над дверью гостиной, я ему заметил, что полотно напоминает работы Филиппа де Шампеня, крупнейшего портретиста XVII века. «Это и есть Филипп де Шампень, — сказал мой друг. — Здесь изображена одна из моих прапрабабушек по материнской линии — мадам де Бражелон». Любители романов Дюма-отца вообразят мое изумление и восторг: «Мишель, дорогой, да ты же настоящий виконт де Бражелон!..»
«Ну, положим, не виконт, а только скромный шевалье, как д'Артаньян, — улыбнулся Мишель, — но какое значение сейчас имеет титул? В нашем роду старшие сыновья всегда были офицерами кавалерии, сам я кончал Сомюрское капалерийское, ныне бронетанковое училище — прославленный «Кадр нуар». Так вот, после выпуска отец мне скагал: «Титул — это только бутылка от вина, а вино — ты сам. Будь же достоин этикетки!»
Изысканный и жеманный мир романов Марселя Пруста — мир светских салонов Сен-Жерменского предместья или, скажем, замка Германт, еще существует, но дни его сочтены. Нынешняя аристократия, если она не успела вовремя «позолотить» свои гербы браками с отпрысками богатых буржуа, если не ушла сама «в дела» или не служит в государственных ведомствах, с трудом сводит концы с концами. Как-то мне пришлось вести длительные переговоры с настоящей княгиней, представительницей одного из древнейших родов Франции; после долгих колебаний она любезно согласилась передать нашей стране копии писем супруги русского декабриста, которые в прошлом веке получала из сибирской ссылки ее родственница. Так вот эта княгиня откровенно призналась, что содержать в провинции замок с парком, даже если это и превращено в платный частный музей, стало в нынешние времена не по карману — одно отопление чего стоит, не говоря уже о садовнике! Потому-то она сравнительно недорого сдает для празднования свадеб и юбилеев свой парижский особняк с фамильными портретами чинных особ обоего пола в напудренных париках, а знакомый барон — не из тех, кому щедро раздавал короны Наполеон, а настоящий, потомственный — ныне служит в банке. Пригласив меня на субботу-воскресенье в родовое имение, он на моих глазах облачился в заляпанную цементом брезентовую спецовку и, взяв топор и пилу, полез чинить прохудившуюся крышу.
Фирма Гийомо, судя по всему, не жалуется на кризис жанра в геральдическом деле. Дух спесивого мольеровского «мещанина во дворянстве» господина Журдена все еще благополучно здравствует в среде французской буржуазии, которой до сих пор кружат головы звонкие аристократические имена. Отмененные революцией в 1790 году, дважды восстановленные в XIX веке, но не дающие более никаких официальных привилегий, дворянские грамоты сохраняются как частная собственность владельца, и, хотя последний имеет право требовать у министра юстиции проверки незаконно присвоенных титулов, они не так уж дефицитны: не удалось если заполучить их матримониальным путем, то можно приобрести по сходной цене. Для этого достаточно формального усыновления бездетным представителем дворянского рода, чьи родственники против этого не возражают. В конторе Гийомо имеются не только списки чистокровных аристократов, входящих в знаменитый «Готский альманах», но и увесистый двухтомник «Справочник фальшивого дворянства», где, между прочим, отыскал я немало знакомых имен.
Ремесло геральдиста, способного, если угодно клиенту, и придумать герб, дополняется не менее процветающей специальностью «генеалогиста». Копаясь в пыльных архивах коммун, перелистывая потрепанные приходские книги, он вычерчивает генеалогические древа, от основного ствола которых отходят боковые ветви троюродных тетушек или кузенов по женской линии. Такое оригинальное растение, напоминающее по очертаниям баобаб, не обязательно имеет в своих корнях благородных рыцарей, обитавших в средневековых замках на вершине холма и грабивших путников на ближайшей большой дороге. Основателем рода вполне может оказаться скромный буржуа, ибо к своей генеалогии обращаются зачастую из весьма меркантильных соображений, в расчете, например, на неожиданное наследство, но все-таки объяснять интерес французов к своей родословной только тщеславием или жадностью было бы несправедливо. Главный побудительный мотив — бескорыстное стремление узнать не только откуда ты, но кем были твои предки. Это помогает французу лучше ощутить свою особую индивидуальность в анонимном и, увы, обезличенном мире.