Франкенштейн: Мертвый город
Шрифт:
Несмотря на дождь, я все-таки пошел в общественный центр и вторую половину дня провел за пианино. Дождь заметно поутих, когда я направился домой около пяти часов. Вода больше не выплескивалась из ливневых канав, свежевымытые улицы блестели. Дворники на всех автомобилях двигались на малой скорости, словно уставшие после грозы, водители не жали на клаксоны. Город определенно успокаивался.
В вестибюле я наткнулся на мистера Иошиоку, который вытирал зонт белой тряпкой. Он уже снял галоши и успел их протереть.
– Доброго тебе дня, Иона Керк.
– Добрый день, мистер Иошиока.
– День показался тебе достаточно мокрым?
Его улыбка подсказала мне, что вопрос этот он считает хорошей шуткой, и я ответил в том же духе:
– Это хороший день для уток.
– Правда? – переспросил он. – Пожалуй, что да. Хотя я не видел ни одной. А ты?
– Нет, сэр.
– Может быть, даже в дни для уток, – он наклонился, чтобы стереть воду, которая накапала с его зонта на пол, – они остаются в парках, где есть пруды.
Поскольку пол в вестибюле выложили плиткой, а мистер Смоллер регулярно протирал его шваброй в плохую погоду, у меня никогда не возникало и мысли прибраться за собой. Более того, ни у кого из жильцов не возникало, за исключением мистера Иошиока.
Он поднял галоши и сложенный зонт, опять поклонился мне.
– Будем надеяться, что завтрашний день больше подойдет для певчих птиц.
– Будем, – согласился я и чуть поклонился ему, о чем сразу же пожалел, испугавшись, что мистер Иошиока воспримет мой поклон как насмешку, хотя у меня такого и в мыслях не было.
Он начал подниматься на пятый этаж. Я застеснялся из-за того, что приходилось оставлять лужу на полу, и стоял в вестибюле, пока он не преодолел четыре пролета.
В нашей квартире я поставил мокрый зонт в горшок, который держали с этой целью у двери, а галоши – на резиновый коврик рядом с горшком.
К тому времени я уже сообразил, что мистер Иошиока жил в квартире 5-В, аккурат под той, где временно поселилась Фиона Кэссиди, она же Ева Адамс. И подумал о том, что он может стать моим союзником в слежке за этой женщиной.
Моя мама не вернулась домой сразу после окончания смены в «Вулвортсе», поскольку у нее были какие-то дела. Она предупредила, что будет к шести: как раз оставалось время, чтобы переодеться и пойти в «Слинкис».
Днем раньше она приготовила печенье с арахисовым маслом по рецепту бабушки Аниты. В отличие от других печений такого типа, это не было маслянистым и вязким, а, наоборот, крепким и хрустящим. Достав печенье из духовки, она обсыпала все шоколадной крошкой. На горячем печенье шоколад растаял, образовав тонкую корочку.
Печенье мама сложила в глубокую круглую жестянку. Чрезмерно довольный собственной хитростью, я выложил полдесятка на бумажную тарелку, накрыл салфеткой и понес на пятый этаж, чтобы угостить мистера Иошиоку. Благодаря этому подарку надеялся привлечь его к заговору. Полностью нечестными я свои мотивы назвать не мог. Портной мне нравился, и я искренне его
В нашей жизни случаются исключительно важные моменты, которые нам не удается разглядеть, и их значение мы осознаем лишь по прошествии многих лет. Каждый из нас думает о своем и сосредоточен на этом, а потому мы зачастую слепы к тому, что находится у нас перед глазами.
На пятом этаже, когда мистер Иошиока открыл дверь после моего звонка, я видел перед собой соседа, застенчивого человека, все еще в той самой одежде, в какой он пришел с работы. Он не снял пиджак, не ослабил узел галстука.
Я протянул ему тарелку.
– Их сделала мама. Вам понравится.
Он колебался, не знал, действительно ли я принес ему это печенье.
– Этот продукт твоя мама делает на работе?
– Она испекла это печенье. С арахисовым маслом. Его очень приятно есть с молоком. Но можно и без молока. Если вы не любите молоко, или у вас от него пучит живот, или что-то такое.
– Я как раз готовлю чай.
– Печенье хорошо пойдет и с чаем. С молоком, кофе, без разницы.
Он осторожно взял тарелку.
– Составишь мне компанию за чаем, Иона Керк?
– Да, с удовольствием. Благодарю.
Его туфли стояли на коврике около двери. Носки он еще не снял, но заменил туфли белыми шлепанцами.
– Тебе снимать обувь не обязательно, – добавил он.
– Но я хочу. В вашем доме мне хочется во всем подражать вам.
– Я не поддерживаю все японские традиции. Тебе не придется волноваться из-за того, что есть мы будем, сидя на полу. Я так не ем.
– Мы тоже, – ответил я, когда он закрыл дверь. – И никогда не ели. В смысле такие, как я. Может, когда-то давно, когда они были рабами, может, им не давали мебели, хотя я думаю, что давали. Не роскошную, конечно, не из «Мейсис», а самую простую, грубо сколоченную.
Он улыбнулся и кивнул.
– Я также заверяю тебя, что древняя традиция сеппуку – это не мое. – Увидев, что я таращусь на него, добавил: – Это вежливое слово для харакири.
Я видел старые фильмы про войну. Знал, что такое харакири. Самоубийство мечом. Членовредительство.
– Отдохни в гостиной, Иона Керк. Я принесу чай.
Я задался вопросом, угодил ли я в передрягу, а если и угодил, что это будет за передряга.
Сняв обувь, в носках я прошел в гостиную.
Первым делом обратил внимание на то, какую чистоту мистер Иошиока поддерживает в своей квартире. Для мамы чистота была навязчивой идеей, но наша квартира не сверкала, как эта.
Гостиная казалась особенно чистой, возможно благодаря минимуму мебели, то есть пыли было просто негде накапливаться. Диван из орехового дерева сверкал, подушки, обитые золотой материей, сияли. У стульев из одного с диваном гарнитура обивка была черной. На двух маленьких столах стояли черные керамические лампы с золотыми абажурами.