Франкенштейн: Мертвый город
Шрифт:
– Мисс Перл, – я начал подниматься.
– Сиди, Утенок. Я не жду, что ты потанцуешь со мной. Просто посижу рядом с тобой на ступеньке.
Я не видел ее с июня прошлого года. Последняя наша встреча состоялась через день после того, как мама выставила вещи отца на лестницу и выгнала из квартиры. Мисс Перл была в толпе, собравшейся в зале Абигейл Луизы Томас, чтобы послушать, как мама поет, а я играю. Я не мог считать тех двух раз, когда она находилась в темноте после тех пророческих снов, потому что один раз она была только голосом, а другой – голосом и
Окутанная легким розовым ароматом духов, она села и поставила между нами большую черную сумку. По-прежнему высокая, красивая, но не такая великолепная, как была в розовом костюме.
– Как жизнь, Утенок?
– Не так, чтобы хорошо.
– Да, я вижу, ты такой же мрачный, как в тот день на крыльце твоего многоквартирного дома. Тогда ты выглядел королем мрачности, словно сидел на гвоздях и жевал кнопки. Помнишь, о чем ты печалился?
– Наверное, потому… что Тилтон не собирался разрешать мне учиться играть на пианино.
– И как для тебя все обернулось?
– Полагаю, неплохо.
– Ты полагаешь? Или просто неплохо? Ты уже зрелый пианист, хотя до взрослости тебе далеко.
– Спасибо вам за пианино, мисс Перл.
– Видишь? Если ты будешь хмуриться и дуться на мир, мир будет хмуриться и дуться на тебя. Получается такой злобный круг. Никому он не нужен. Сегодня самый солнечный из солнечных дней или нет?
– Что?
– У тебя есть глаза, малыш. Оглянись вокруг, оглянись.
– Конечно, день солнечный.
– Тогда и тебе лучше быть солнечным, и в этом случае все окажется гораздо лучше.
– Сейчас проблема серьезнее, чем тогда. Гораздо серьезнее. И солнечные мысли могут не помочь.
Она изогнула бровь.
– Ты про твоего отца, миссис Делвейн и мистера Смоллера, орущих во всю глотку на полицию, Фиону Кэссиди, заглянувшую в «Вулвортс», плюс Лукаса Дрэкмена, что-то замышляющего с твоим отцом и другими?
Я встретился с ней взглядом и, как прежде, не увидел ничего пугающего в ее глазах. Обычно люди относятся друг к другу по-доброму, доброту не нужно отыскивать в глазах. Но ее теплые карие глаза просто лучились неисчерпаемой добротой. Они сверкали, но не благодаря яркому утреннему солнцу, а изнутри. Дыхание перехватило – не знаю, почему, – и меня наполнило ощущение чуда и загадочности. Я даже испугался, а не потеряю ли я сознание.
Она положила руку мне на плечо, и это короткое прикосновение вывело меня из транса, и я задышал снова. Отвернулся от нее, посмотрел на деревья, которые росли вдоль улицы, и они показались мне куда более красивыми, чем мгновением раньше.
– Откуда вы узнали, что я думаю о них и об их планах? – спросил я, когда ко мне вернулся дар речи.
– А кто первым показал тебе Фиону и Лукаса в снах?
– Да, но как вы это сделали? Вы же не ведьма.
– Ты попал в десятку, Утенок. Я не живу в пряничном домике, запрятавшемся в густом лесу, и нет у меня котла, в котором кипит ведьмин отвар.
– Тогда кто вы, что вы?
Она заговорила спокойно и здравомысляще, как не говорила никогда.
– Вот как тебе надо меня воспринимать,
– Вы не можете этого знать, – запротестовал я.
– Сказала тебе это бабушка или нет?
– Да, но как…
– Ты вызываешь у меня особый интерес, Иона.
Она сказала мне то, что я пересказал вам в начале моего повествования. Душа города, она тревожилась, что может подвести многих, несмотря на все свои старания. Город знал каждую авеню и каждую улочку, все крыши и все подвалы, но никак не мог знать, каково это быть человеком на этих миллионах миль улиц. Поэтому она, душа города, обрела человеческий образ, чтобы находиться среди людей.
Как я и признавал раньше, в детстве меня отличало богатое воображение. Поэтому мне не составило труда принять на веру, что мисс Перл – душа города, которая обрела плоть. Позднее я сплел такую паутину вранья, что напоминал себе жонглера из шоу Эда Салливана, который закручивал тарелки на бамбуковых шестах различной длины, бегая от одной к другой, чтобы поддерживать все в непрерывном движении, закручивая все новые и новые тарелки, пока казалось уже невозможным, что он сможет снять их с шестов, одну за другой до того, как все вместе они грохнутся об пол. Говорят, что нельзя сказать ложь лгуну и провести его. Вот и я, превратившись в изощренного вруна, понял, что история мисс Перл – чистая правда, какой бы фантастической она ни казалась.
– Почему вы… – начал я, не ставя под сомнение ее слова, – …почему город проявил такой интерес ко мне?
– Потому что ты такой, Утенок.
– Я всего лишь мальчик, который столь многого не понимает.
– Не только.
– Это моя большая часть.
– Это твоя самая крохотная часть.
– Дело в фортепьяно?
– У тебя огромный талант, Утенок, но дело и не в этом. Из-за того, какой ты есть… и тебе еще долго этого не понять.
Колонна шумных автомобилей проехала по улице, и заговорил я, лишь когда поднятый ими шум стих:
– Вы знаете все, что случилось в этом городе, и все, что происходит сейчас.
– Да. Иногда меня поражает, как я могу все это отслеживать. Есть столько неприятного, чего я предпочла бы не знать, просто выбросила бы из головы, но нет, я осведомлена и об этом.
– И вы знаете, что должно произойти?
Она покачала головой.
– Нет, Утенок. Все, что должно произойти, зависит от людей, живущих на моих улицах. В том числе и от тебя.
И хотя я попытался соответствовать солнечному дню, полностью изгнать мрачность не удалось.