Франкенштейн: Мертвый город
Шрифт:
– Я боюсь того, что может случиться, и не знаю, что мне делать.
Увидев, что я весь дрожу, она обняла меня за плечи, но не предложила совета.
– Скажите, что мне делать? – взмолился я.
Птицы пели на деревьях, цикады стрекотали в траве, веселая итальянская мелодия лилась из распахнутого окна соседнего дома, трое детей смеялись, играя в какую-то игру на крыльце дома на другой стороне улицы, и все это звучало для меня музыкой судного дня.
– Скажите, что мне делать, – повторил я.
– Это не в моих силах,
– Что?
– Ты уже знаешь, что надо делать.
– Но я не знаю.
– Ты уже знаешь, – настаивала мисс Перл, – и если что-то произойдет, хорошее или лучше, плохое или хуже, ты будешь знать, что делать, шаг за шагом.
Я закрыл лицо руками.
Какое-то время она молча сидела рядом, а потом…
– Если ты мне доверяешь, поверь в то, что я тебе сейчас скажу, и это может тебе помочь в самый трудный момент.
– Что это? – спросил я, не отрывая рук от лица.
– Что бы ни случилось, беда или катастрофа, не имеет значения, что именно, в долговременной перспективе все будет хорошо.
Я раздвинул пальцы, чтобы слова прозвучали отчетливо:
– Вы сказали, что не можете видеть будущего.
– Я говорю не о будущем, Утенок. Не о том будущем, как ты его понимаешь. Не о завтрашнем дне, следующей неделе, следующем месяце.
– О чем вы говорите? – не без раздражения спросил я.
– Что бы ни случилось, – повторила она, – в долговременной перспективе все будет хорошо. Если поверишь в это, если доверяешь мне, ничего из того, что может случиться, не сломает тебя. С другой стороны, если ты будешь сомневаться в том, что я тебе сказала, я не жду, что все получится так хорошо, как могло бы.
Я не собирался плакать, тем более на ступеньках парадного крыльца, где меня мог увидеть любой прохожий, но слезы сами покатились по щекам, словно у младенца. Мне только исполнилось десять, до одиннадцати было так далеко, до совершеннолетия оставалось чуть больше половины пути, и я понимал, если надо нести эту ношу, то следует стиснуть зубы и нести, но я чувствовал себя маленьким, и слабым, и сбитым с толку.
– Утенок, – заговорила мисс Перл нежным голосом, – я собираюсь сделать то, чего никогда не делала раньше. Но ты особенно мне дорог, поэтому вот что я тебе даю.
Я утер слезы обеими руками, поднял голову.
– Даете мне что?
– Позволю заглянуть в мою сумку, – и она похлопала рукой по черной сумке, которая стояла между нами. Взяла ее, улыбнулась и поставила мне на колени.
– В вашу сумку? Да как содержимое вашей дурацкой сумки может что-то изменить?
– Ты не узнаешь, не заглянув в нее. Только учти, ты получаешь не сумку, а лишь возможность в нее заглянуть.
– Я – мальчик. Не нужна мне женская сумка.
– Тогда загляни в нее. Пусть я и люблю тебя, Утенок, но не могу сидеть здесь целый день. Я – город, а город всегда занятый, занятый, занятый.
Несмотря на то что я слышал в ее словах чистую правду, когда она рассказывала мне, кто она, вы
Сумка была достаточно большой, чтобы в ней поместились шар для боулинга, туфли для боулинга и даже десяток кеглей. Я опустил плетеные ручки вниз, открыл черную защелку, раскрыл сумку и смотрел в недоумении, поначалу не понимая, что вижу.
– Наклонись пониже, Утенок, к самой сумке, – посоветовала она. – Тогда увидишь.
Я последовал ее совету и увидел. Не знаю, как долго смотрел в сумку. Возможно, только несколько секунд, но для меня они растянулись на час, а то и больше.
Когда поднял голову и оглядел улицу, растущие вдоль мостовой деревья, пятна света и тени, на мгновение не мог вспомнить ни единого слова на английском и произнес что-то вроде: «А-а-а-ах-х-х».
Мисс Перл взяла и закрыла сумку.
Услышав щелчок защелки, я поднялся, покачнулся, ухватился за перила, чтобы не упасть.
Взгляд в сумку потряс, изумил и при этом озадачил.
– Что? Что это было? – спросил я, когда мисс Перл встала.
– Ты знаешь, Утенок.
– Нет, не знаю. Я сбит с толку. Сбит с толку, потрясен и трепещу от благоговения.
– Ты только думаешь, что сбит с толку.
– Я знаю, что сбит с толку. Так думаю. Так оно и есть.
– Твое недоумение только на поверхности, Утенок. Глубоко внутри ты все понимаешь, и это главное. Со временем недоумение уйдет, а понимание поднимется на поверхность.
Она спустилась по ступенькам на дорожку. Ей перила не требовались.
Я не двигался, еще не придя в себя.
– Я бы хотел, чтобы вы не уходили.
Когда она повернулась, с улыбкой на лице, в строгом темно-сером костюме и аккуратной шляпке, я подумал о Мэри Поппинс. Держи она в руке не большущую сумку, а зонтик, я бы не удивился, если бы она открыла его, поймала ветерок и полетела вдоль улицы.
– Больше я тебе помочь не могу. Я уже дала тебе больше, чем собиралась. Ты должен сам строить свое будущее, день за днем, безо всякого моего участия. Как я и говорила раньше, все, что произойдет потом, зависит от людей, которые живут в домах на этих улицах. Твоя часть зависит только от тебя.
– А если я допущу ошибку и умрут какие-то люди?
– Люди умирают каждый день. Принимаются неправильные решения, и они имеют последствия. Смерть – часть жизни. Если станешь думать об этом, исходи из того, что ты рожден в мире мертвых, поскольку все когда-то умрут.
По дорожке она направилась к тротуару, повернула направо, помахала мне и ушла.
Я наблюдал за ней, пока видел среди деревьев, теней и солнечных лучей, которые пробивались сквозь листву.
Поскольку я знал, что увидел в сумке, пусть и не понял смысл увиденного, потому что осознание пришло гораздо позже, я не скажу, что в ней находилось. Это моя жизнь, о которой я вам рассказываю, вот и рассказывать я буду, как представляется мне наиболее логичным. Все в свое время.