Франкский демон

Колин Александр Зиновьевич

Сказав это, Раймунд вернулся в строй.

Части рыцарей, особенно молодёжи и незначительным вассалам, находившимся довольно далеко от пригорка, служившего всем, и в том числе графу, своеобразной трибуной, в его страстной речи многого просто не удалось расслышать, и потому, воспользовавшись моментом, они принялись выяснять друг у друга, что же всё-таки он хотел сказать. Надо ли говорить, что порядка от этого ни в коем случае не прибавилось? Кроме того, часть баронов, находившихся ближе к центру, принялась горланить, перекрикивая один другого. Как часто бывает на собраниях во время всеобщего гвалта, унять который не в силах ни один председательствующий, в какой-то момент тишина наступила сама собой. И в этот момент раздался громкий насмешливый голос магистра Храма, который, как будто бы ни к кому не обращаясь, крикнул:

— Клянусь,

этот человек — оборотень! Я видел на нём волчью шкуру!

Это заявление вызвало взрыв хохота. Те же, кто не расслышал его, зашептали: «Что? Что? Что он сказал?» Другие же вторили им: «Кто? Кто сказал? Где оборотень?» Шёпот этот докатился до ушей магистра, и он, развивая успех, добавил:

— Да я ошибся! Она — медвежья! [108]

Видя настроение, охватывающее собрание, Гюи по совету сенешаля и епископа Руфино предоставил слово князю Петры. Понимая, что теперь они, скорее всего, услышат прямо противоположное мнение, расшумевшиеся бароны быстро притихли.

108

Хронист приводит слова Жерара, которые тот выкрикивал с места: «Ya dou poil dou loup!» — и говорит о том, что si dist qu’encore у avoit dou poil d'ours!

— Господа, — произнёс князь, всё такой же высокий и широкоплечий, как в молодости, но уже совершенно седой. Правда, седина на длинных, некогда пшеничных усах его, кончики которых свисали ниже подбородка, и на густой, но короткой бороде, которую он теперь носил, не казалась слишком уж заметной, она лишь добавляла рыцарю особый шарм состарившегося в битвах воителя. Величественный вид старого воина, восседавшего на могучем коне, вызвал в толпе товарищей, перед которым собирался держать речь Ренольд де Шатийон, одобрительный ропот. Когда все приготовились слушать его, князь продолжил: — Друзья... я буду краток. Сиятельный граф Раймунд и так уже всё сказал, что тут добавить? Он так красноречиво поведал нам о трудностях, которые нас ждут, что, клянусь вам, когда я слушал его, мне хотелось, не дожидаясь окончания совета, немедленно развернуть коня и скакать в Акру, сесть там на первый попавшийся корабль и умолять капитана увезти меня как можно дальше от Святой Земли и от Саладина. Как же? У него такая огромная армия, где уж нам воевать с ним? Предлагаю и вам, государи мои, последовать за мной! Айда!

Тут жеребец Ренольда как будто бы против воли хозяина принялся в нетерпении рыть копытами землю и мотать головой. Рыцари захохотали, понимая, что не такой князь наездник, чтобы позволять собственному коню своевольничать. Дабы не превращать заседание в фарс, сеньор Петры, мгновенно уняв жеребца, заговорил вновь уже вполне серьёзно:

— Ну а тем, господа, кто не испугался огромной армии неверных, которой нас стращал сиятельный граф, я хотел бы напомнить, что чем больше дров бросают в костёр, тем он ярче горит. Чем больше сильного и многочисленного врага мы сумеем разгромить, тем значительнее будет наша победа! — Речь его прервали аплодисменты. Переждав их, князь продолжал: — Мне и моим рыцарям не раз приходилось совершать рейды в безводные районы, населённые язычниками. Порой нам приходилось передвигаться по местности, не встречая воды, целый день или даже два. Поверьте, в Горной Аравии и в местностях к югу от неё такая жара, что стоит сегодня в Галилее, не редкость. Напротив, для нас редкость её отсутствие. Тогда мы все стучим зубами от холода... Есть много способов сохранять влагу. Мы могли бы наполнить водой все мехи, бочонки из-под вина и масла, которых мы достаточно опорожнили за один только сегодняшний день, тростниковые фляги, короче, все сосуды, которые только у нас найдутся. Так мы сможем унести с собой достаточно воды, чтобы не умереть от жажды самим, но, самое главное, сберечь коней.

Вновь послышались аплодисменты и возгласы одобрения, но князь поднял руку, давая понять, что осталось ещё одно предложение. Все приготовились слушать его с нетерпением, и Ренольд не заставил себя ждать.

— Но... — произнёс он с важным видом, словно бы передразнивая графа Раймунда, и, точно так же, как тот, повторил: — Но... Но есть и иное решение. Правда, оно не отменяет первого — позаботиться о воде следует в любом случае. Словом,

мы могли бы сократить дорогу. Точнее, избрать ту, что хотя и уже и хуже, зато короче и вернее приведёт нас к основным силам неприятеля в Кафр-Севте. Как только султан услышит, что мы собираемся атаковать его, он сам, если Господу будет угодно, немедленно снимет осаду с Тивериады. А если стоять на месте, толку не будет, как и в прошлый раз, Иисус свидетель. Саладин уйдёт, но он придёт опять, и, как знать, сумеем ли мы в следующий раз собрать такое же сильное и боеспособное войско? Жалко, если всё теперь снова закончится ничем. Сегодня он вторгся в Галилею, а завтра, кто знает, двинется на Иерусалим? Всегда лучше атаковать, когда есть возможность, чем сидеть и ждать, когда атакуют тебя. Даст Бог, одолеем нехристей. Вот каково моё мнение, господа, и я весьма благодарен вам за то, что вы выслушали его. А там решайте, как вам поступить.

— Мы не сможем атаковать турок у Кафр-Севта! — выезжая на полкорпуса вперёд, закричал граф Раймунд, едва князь Петры покинул «трибуну». — Там недостаточно места, чтобы развернуться!

— Вот всегда так, — тихо фыркнул Ренольд, вызвав смешки стоявших рядом. — Нам недостаточно, а Саладину даже лишку.

Несмотря на то что слов оппонента правитель Триполи и Галилеи не слышал, он снова выехал на пригорок и, словно бы желая поддержать спор, воскликнул:

— К тому же, если неверные пронюхают про наши намерения, то могут сделать завалы в одном-двух местах, а когда мы остановимся, чтобы расчистить дорогу, нападут на нас с холмов.

— Да мне плевать на это, — еле слышно произнёс князь, утрачивая интерес к собранию. — У нас есть король. Скажет драться, буду драться. Велит стоять тут, буду стоять.

Кто-то ещё что-то кричал с места, кто-то выезжал на «трибуну» и произносил длинную речь, но Ренольд, всё сильнее отключаясь от происходившего вокруг, думал о чём-то своём. Отчего-то вспомнилась молодость, те, давно, казалось, забытые времена, когда он впервые ступил на берег Утремера полный иллюзий и желания объять огромный и необъятный мир Востока, мечтавший победить всех язычников и стать... ну пусть хоть в мечтах, императором, христианским повелителем Вавилонии. Господи, как же глуп и смешон был он тогда. Князь Петры попытался представить себе лицо покойной Констанс и не смог. От княгини мысли как-то сами собой перешли к Марго. Какова она теперь? Какова? Полно, жива ли ещё? От Марго путь размышлений неожиданно привёл Ренольда в отвратительный донжон в Алеппо, в тюрьму, которая, как он уже думал, будет его могилой. Тут он вдруг увидел чумазого мальчишку-пажа в грязной рваной рубахе. Жослен Храмовник... За юным оруженосцем при не владевшем никаким оружием, умиравшем рыцаре вновь следовала Марго. Круг замкнулся.

«А ведь мы так и не поговорили о ней, — неожиданно вспомнил князь. — За тринадцать лет не нашли подходящего момента, чтобы разобраться, что же за тайну унёс с собой в могилу прежний его хозяин. Как же его звали?.. Вот дьявол! Не помню! Чёрт меня возьми, я что, уже такой старик?!»

Кто-то потряс Ренольда за плечо, тот встрепенулся и невидящим взглядом уставился на белокурого ангелочка. Ангелочек? Онфруа в свои двадцать продолжал оставаться ангелочком, хотя, если уж продолжать цепочку сравнений, теперь он скорее походил на слегка состарившегося херувима.

С беспокойством вглядываясь в лицо отчима, юноша проговорил:

— Батюшка! Батюшка? Мессир? Вы не задремали? Извольте, его величество речь держал, а теперь голосовать велит.

Можно было бы особенно и не напрягаться. Все споры свелись к одному — идти или не идти завтра к Тивериаде, выручать графиню Эскиву из беды или пожертвовать ею и её городом?

Несмотря на страстные речи некоторых из собравшихся и слёзы отроков Оттона и Рауля, совет, с небольшим преимуществом, проголосовал за предложение Раймунда. Ещё на три дня армия оставалась в Сефории.

IX

Жослен Храмовник, или Жослен Ле Балафре, пребывал в весьма благодушном настроении — Бог с ним, что он так и не добрался до Горной Аравии. Прошло почти полтора месяца после Крессонского побоища, прежде чем он встретился со своими. И ездить никуда не пришлось, они сами прибыли в Акру по зову короля. Князь, увидев физиономию вассала, наполовину закрытую повязкой, только хмыкнул и, покачав головой, произнёс: «Клянусь святым Райнальдом, моим покровителем, герой. Герой, да и только!»