Франкский демон
Шрифт:
— Она сама найдёт тебя, — ответил князь и добавил: — Если то будет угодно Господу... Прощай.
Не сказав более ни слова, он развернул коня и направился к своим.
— До встречи, государь, — тихо произнёс Жослен. Он знал, что отец не мог услышать его.
XIII
Дружины сира Балиана Ибелина, барона Наплуза и Ренольда Сидонского, а вместе с ними несколько десятков тамплиеров ударили в левый фланг вражеского войска. Так же как и в случае с графом Раймундом, эмир Кукбури, чьи солдаты находились там, не велел им долго
Они были последними из тех, кому удалось прорваться. Когда силы рыцарей уменьшились, по крайней мере, на треть.
Салах ед-Дин решил, что довольно ждать, и приказал наступать.
Сколь бы яростно ни атаковали мусульмане, рыцари всякий раз отбрасывали их, сарацины отступали, бросая убитых, уволакивая раненых. Но какими бы значительными ни оказались потери турок, бреши, пробитые в их порядках латинянами, неизменно заполнялись свежими бойцами.
Иссякала вода, падали и умирали от ран или изнеможения дестриеры. Один за одним гибли их хозяева. Оставшиеся в живых и ещё способные держать оружие отходили всё дальше, поднимаясь всё выше к Рогам Хаттина, где, точно корона, венчающая голову дьявола, стоял красный шатёр иерусалимского короля.
Близился полдень, но султан Юсуф, повелитель всего Востока, знал — он ещё не победил. Отчаянная отвага франков и восхищала и пугала его. Он поставил всё на эту битву, он не мог проиграть. Так где же победа?! О всесильный Аллах, помоги мне! Казалось, Всевышний колебался. Не ужели он не поможет правоверным?!
Этот же вопрос султан читал и в глазах своего шестнадцатилетнего первенца. Салах ед-Дин отвернулся, чтобы не видеть лица юноши, чья судьба, как и судьба всей огромной империи, созданной сыном простого курдского эмира, решалась сегодня здесь, на востоке Галилеи, у Бухайрат Табария, озера, называемого кафирами Галилейским морем.
Вновь и вновь сарацины атаковали, вновь и вновь откатывались они обратно к подножию горы. «Мои солдаты изнемогают, великий повелитель! Они ропщут! Кафиры не только сверху, но и внутри сделаны из железа! У них каменные сердца!» — докладывал то один, то другой эмир или шейх. «Мои воины больше не могут, о великий! Они не в силах пробить эту стену! Франки дерутся, как звери! Как безумные! Может, нам поберечь людей? Жажда и бескормица погубят их коней, а без них железные шейхи бессильны!» — «Нет, нет и нет! — в ярости отвечал им султан, теребя и кусая бороду. — Мне нужна победа! Победа! Любой ценой!»
И вот франки побежали.
— Ура! Ура! Отец! — захлопал в ладоши аль-Афдаль. — Победа! Мы разбили их!
— Успокойся! — Салах ед-Дин строго посмотрел на сына. — Пока ты видишь тот красный шатёр, что стоит наверху, между двух горок, знай, враги не побеждены!
И верно. Не успел он произнести эти слова, как рыцари контратаковали, и теперь уже мусульмане обратились в бегство, отброшенные прямо к подножию холма, где располагался наблюдательный пункт их повелителя. В страхе смотрели они на него, а он кричал на них, то краснея, то бледнея, то и вовсе темнея лицом:
— Назад! Назад! Назад, правоверные! Покажите дьяволам! Пусть узрят ныне, что не прав пророк их и вера — ложна!
И язычники, воодушевлённые кличем султана, вновь устремились в бой. И когда они пошли в атаку, ветер, точно демон, завыл со всёвозраставшей силой, в ярости бросая пыль и копоть в лицо франкам. Так
— Победа! — со слезами на глазах произнёс султан. — Победа! О Аллах! Спасибо тебе! Победа! Победа! Победа!
Он спешился и, забыв обо всём, начал бить поклоны Всевышнему, даровавшему ему великую победу в полдень 25-го числа месяца раби-ас-сани 583 года лунной хиджры [115] .
XIV
Жара, жара, жара...
Жара этим летом выдалась необычная даже для этих мест. Горячий воздух, дрожа, поднимался от раскалённой полуденным солнцем земли, от грязно-жёлтых, выгоревших холмиков и пригорков, напрочь лишённых какой-либо растительности, кроме чахлых кустиков, каким-то неведомым образом сумевших не погибнуть тут, где, казалось, не могло существовать ничто живое.
115
«Уличите дьяволов в их неправоте» — таков, по словам самого Малика аль-Афдаля, был призыв отца к воинам, устремившимся в последнюю битву.
Runciman и G. Schlumberger переводят их с арабского: «Give the devil the lie!»; и «Que le demon soit convaincu de mensonge!»
По мнению того же G. Schlumberger, Истинный Крест был изрублен в битве.
Да оно словно бы и не существовало в реальности, поскольку предметы утрачивали свои привычные очертания, точно смотревший на них человек видел всё через тончайшую вуаль.
Хотя смотреть было особенно не на что: всюду, куда ни кинь взгляд, один и тот же унылый гористый ландшафт — пустыня. Воображаемая пелена мало что меняла; безводные впадины и пропечённые, как забытая на печи ячменная лепёшка, возвышенности не становились ни сколь-либо привлекательнее, ни унылее оттого, что очертания их делались размытыми, а сами они, будто нарисованные на прозрачном, не видимом глазу простого смертного шёлке, вибрировали, повинуясь незаметным для человека движениям аэра, подобно охваченному дрожью стану восточной танцовщицы.
Ни один звук также не привлекал внимания, только какой-то едва различимый гул словно висел в воздухе. И не в воздухе даже, просто безжизненная, не способная родить земля — не земля — песок, глина — будто пела какую-то свою, понятную одной ей песню.
Впрочем, гул этот словно бы приближался, делался всё яснее, и вот уже становилось возможным различить стук копыт большого сильного коня. Какого всадника могло нести на своей спине такое животное? Конечно же, такого же большого и такого же сильного, как сам конь.
И вот стук стал громче; теперь уже и глухой мог различить стук лошадиных копыт, от которого содрогалась почва. Ещё мгновение, и всадник, поднявшись на самый дальний пригорок, станет виден. Он появился там, откуда его ждали, но лишь на миг, а потом снова скрылся из виду, будто бы провалившись в бездну. Но неизвестный наездник не пропал, так как вновь появился на вершине склона, только для того, однако, чтобы вновь нырнуть в грязно-жёлтую пучину, так и оставшись неопознанным для наблюдателя.