Франсиско Франко и его время
Шрифт:
Когда возвращались в посольство, временно размешенное в отеле «Ритц», что на бульваре Кастельяно, переименованном в Авениду Генералиссимуса Франко, посла сопровождали не только почетный эскорт, но и крики «Гибралтар для Испании». «Крики, которые я буду слышать не раз в последующие два года», — запишет в своих мемуарах Хор [130] .
П. Престон, в своей монографии «Три Испании», увидевшей свет в 1999 г., приводит слова Серрано Суньера, сказанные им в беседе с послом Италии: «Франко, имевший менталитет скорее военного, нежели политика, был плохо подготовлен для той трудной диалектической игры, которую ему навязали немцы» [131] . Но Суньер, ставший 16 октября 1940 г. министром иностранных дел, сменив на этом посту англофила Бейгбедера, к тому же имевшего любовницу-англичанку Розалинду Пауэр Фокс, был неправ. Франко блестяще справился с этой ролью.
130
Hoare S. Embajador ante Franco en misi'on especial. M., 1977. P. 16–21.
131
Preston P. Las tres Espa~nas del 36.
12 июня 1940 г., когда до падения Парижа оставались считанные часы, Франко и Бейгбедер скрепили своими подписями декрет, объявлявший Испанию «невоюющей стороной».
Испания воспользовалась поражением Франции для достижения определенных целей. 14 июня испанские войска оккупировали Танжер.
19 июня испанское правительство направило в Берлин меморандум, где допускалась возможность вступления в войну, «если это окажется необходимым». В качестве предварительной платы за участие в войне Мадрид требовал передачу Испании Гибралтара, французского Марокко, части Алжира, включая Оран, и расширения испанских колоний в Африке. В надежде на молниеносное завершение войны Франко было утратил привычную осторожность. В донесении Риббентропу 20 августа 1940 г. Шторер высказал предположение, что «министр иностранных дел рассматривает вопрос об участии Испании в войне как практически решенную задачу» [132] .
132
DGFP. Ser. D. Vol. VIII. P. 604–609.
Но Франко все же сумел уклониться от вступления в войну. Это отчетливо проявилось осенью 1940 г., когда Берлин особенно на это рассчитывал.
К этому времени план захвата Гибралтара германской армией был полностью разработан. От Испании требовалось одно — разрешить двадцати немецким дивизиям, включая танковые, пересечь полуостров. Гибралтар должен пасть 10 января 1941 г. Место встречи — городок Эндай, что на границе Испании и Франции.
11 октября 1940 г. за несколько дней до встречи в Эндае герцог Альба телеграфировал Франко: хотя он не присутствовал на последней сессии Палаты общин, т. к. она была секретной, и до сих пор не имеет текста выступления премьер-министра, его друзья, члены Палаты, сообщили ему, что Черчилль, касаясь Испании, заявил, что он желает поддерживать добрые отношения с этой страной и помогать, как это возможно, ее восстановлению, прибавив, что она занимает место, которое ей соответствует как великой средиземноморской державе. И далее слова самого Черчилля: «Нет другой страны в Европе, которая больше бы нуждалась в мире, продовольствии и содействии в процветании, в торговле, как Испания, недавно вышедшая из опустошительных последствий гражданской войны. Как в дни войны за независимость, интересы и политика Великобритании являются единственной основой независимости и единства Испании» [133] . Это известие укрепило намерение Франко уклониться от предложенного Гитлером плана.
133
AMAE. Leg. R-51-62-6.
Франко намеренно опоздал на час на встречу с Гитлером. «Я должен прибегнуть ко всякого рода ухищрениям, и это одно из них. Если я заставлю Гитлера ждать, он будет психологически подготовлен с самого начала», — разъяснил Франко сопровождавшим его офицерам, привыкшим к его педантичной точности [134] .
Гитлер и Риббентроп, теряя терпение, ходили по платформе. Но когда Франко показался в двери вагона, первое, что он увидел, была улыбка на лице фюрера. Позднее Франко в течение долгих часов, пока длилась беседа, был свидетелем «смены выражения лица Гитлера», как он вспоминал 15 лет спустя. Перед салоном-вагоном в окружении военных, громко славивших его, он держался очень прямо, высоко подняв голову, с грозным видом. Когда же вошли внутрь, лицо Гитлера изменилось, стало спокойным, мирным и улыбающимся. Это показалось Франко весьма театральным [135] .
134
Цит. no: Hils G. Franco: The Man and His Nation. N.Y., 1967. P. 345.
135
Franco Salgado Araujo F. Mis conversaciones privadas con Franco. В., 1977. P. 153–154.
После взаимных объятий Франко произнес длинную речь, заверив своего собеседника, что «Испания ввиду ее тесной духовной связи с державами «оси» занимает ту же позицию, что и Италия прошлой осенью», т. е. невоюющей стороны. Гитлер ответил, что рад впервые видеть каудильо лично, хотя мысленно часто был рядом с ним во время гражданской войны. Но теперь его заботит настоящее. Англия терпит поражение, но она еще не готова смириться. Надо помешать Англии завладеть Средиземным морем и Северной Африкой, а для этого необходимо лишить ее Гибралтара. От Испании требовалось немедленно заключить соглашение об объявлении войны Англии, и Франко ответил, что этот план захвата Гибралтара задевает чувство испанского национального достоинства:
Гитлер, как вспоминал Франко, спросил, «полагает ли он, что война будет долгой?», на что Франко ответил, что «не сомневается в этом ни в малейшей степени, и поэтому, хотя он и верит в победу Германии, Испания не в состоянии вступить в борьбу, не разрешив прежде многих проблем, в первую очередь, снабжения населения продовольствием… Но Гитлер как в озарении все твердил, что победа будет очень скоро».
Как вспоминал позднее Франко, «фюрер не был удовлетворен встречей, что было естественно». Еще бы: ведь это было его первое крупное дипломатическое поражение [136] .
136
Franco Salgado Araujo F. Op. cit. P. 154.
И на этой встрече, как заметила Дж. Ашфорд Хаджес, автор книги «Психологический портрет диктатора», проявился «глубокий нарциссизм этих людей, до этого никогда не встречавшихся лицом к лицу. Оба верили, что, как минимум, были избраны Богом для выполнения своей миссии на земле и были, по крайней мере, реинкарнацией самого Мессии. Гитлер идентифицировался с Третьим Рейхом, в то время как Франко — с «Родиной»» [137] .
Но в этот раз, когда Франко говорил о том, что не вся Испания на стороне «оси» и напомнил о восстании против Наполеона, в понятие «Родина» он чуть ли не впервые включил и «вторую» столь нелюбимую им Испанию, или «Анти-Испанию», как он предпочитал ее называть. Но это было скорее исключение. Перед угрозой германского нашествия, одержимый желанием во что бы то ни стало сохранить свою власть, он готов был иногда поступиться и своими пристрастиями». Позднее У. Черчилль заметил: «Они (испанцы. — С. Я.) не хотели, чтобы иностранные армии ступали по их земле. Хотя по своей идеологии эти мрачные люди были нацистами и фашистами, они предпочитали обходиться без иностранцев. Франко полностью разделял эти чувства и умело их направлял» [138] .
137
Ashford Hodges G. Franco Retrato psicol'ogico de un dictador. M., 2001. P. 235.
138
Churchill W. The Second War. V. 1–6. L., 1948–1953. V. 2. P. 468.
Рузвельту вскоре стало известно об Эндайской встрече прежде всего от своего агента Р. Мэрфи, срочно вызванного с юга Франции в Вашингтон. Отвечая на вопрос, какова же позиция Испании в настоящем и предсказуемом будущем, Мэрфи пересказал Рузвельту слова Ф. Лекерики, посла Испании при правительстве Виши: «Если бы немцы проявили настойчивость, мы не могли бы им противостоять. У нас не имелось ничего, что могло бы противостоять 10 немецким дивизиям, но мы удержали их дипломатией» [139] .
139
Murphy R. Diplomat among Warrios. N.Y., 1965. P. 85–86.
Впоследствии американская дипломатия высоко оценила позицию, занятую Испанией в Эндае. В январе 1945 г. посол США в Испании К. Хейс, покидая Мадрид в связи с завершением своей дипломатической миссии, в беседе с директором политического департамента МИД Испании X. Доуссинаге сделал признание, что «если бы он был испанским политиком в 1940, 1941 и 1942 гг., то он проводил бы в основном германофильскую политику, т. к. это было единственным способом избежать германского нашествия». Что касается Германии, то, по мнению К. Хейса, она «совершила три грубых ошибки, которые помешали ей выиграть войну.
1. Не состоялось вторжение в Испанию в июне 1940 г., дабы запереть Гибралтар.
2. Не была доведена до конца кампания на Севере Африки, что не позволило соединить там все ее войска, чтобы запереть Суэц.
3. Ее [Германии] нападение на Россию» [140] .
Но это была не единственная помощь, оказанная союзникам, как полагали в Мадриде.
Однако встреча в Эндае имела и другие последствия. В августе 1949 г. немецкий еженедельник «Frankfurter Illustrierte» опубликовал статью «Когда Гитлер решил напасть на Россию?». В статье говорилось: после того, как Франко отбыл, Гитлер, выходя из салон-вагона, сказал Кейтелю: «В прусской армии этот Франко не поднялся бы выше унтер-офицера». В связи с этим автор статьи заметил: «Фюрер забыл, что он сам в прусской армии не поднялся до чина унтер-офицера, оставаясь ефрейтором». Далее автор статьи ссылается на доклад полковника Ф. Фалькенштейна, входившего в руководство O.K.W.: «Переговоры между фюрером и Франко по вине последнего ограничились соглашением о сотрудничестве в области экономики». Эта фраза, по мнению автора статьи, поставила точку в грандиозном плане «Изабелла и Феликс» как основополагающего в войне против Империи: «Его сменил «План Барбаросса» — план нападения на Россию…
140
AMAE. Leg. R-2421. Exp.9.