Франсуа Винсент

Ёлшин Олег Игоревич

Она снова покраснела. Ей жалко было этого русского. Он теперь уже не имел того лоска и был совсем неинтересен.

– Я думаю, тысяч восемьдесят, не больше… Но, все равно мы не возьмемся его продавать. Извините.

Он вышел из этого новенького офиса. Оглянулся на их особняк. Теперь он знал, на какие деньги его приобрели.
– Ну, что ж, теперь это будет на их совести, – подумал он. И ему почему-то стало их невероятно жалко.

40

Он сидел в своих поношенных, рваных джинсах на деревянной скамейке, которую когда-то вынес из дома и на которой однажды сидела она. Он немного поизносился. Там, в городе, на последнюю мелочь купил несколько бутылок воды и замечательных багетов французского хлеба. И теперь жевал

этот хлеб. Он никогда не думал, что это может быть так вкусно. Просто кусок хрустящего хлеба. И запивал его водой.

Что он теперь будет делать? У него отобрали те два года. Он уже был должен этой стране… Он должен! Никогда бы не подумал. Но, тем не менее… Он не искал больше своих часов. Не искал Мари. И мысленно попрощался с ней уже навсегда.

– Не в этой жизни.

Но сейчас, глядя за ее забор, он видел там, рядом с конюхом, этого черного красавца, этого самого настоящего арабского скакуна, и приятное тепло разливалось в его груди. Теперь никто его не поблагодарит и не скажет спасибо за это. Теперь уже точно никто! Потому что ему дали всего три дня, а чудес не бывает. Он не чувствовал больше за собой никакой вины. Она растворилась навеки. Было только ощущение какой-то пустоты и легкости. Что он сделает потом? Он не знал, и не хотел думать об этом. Но сейчас…

Еще оставались эти три дня, и они были его по праву! Эти прекрасные три дня - они были его! Он пошел по своей земле. Подошел к тому склону, который столько лет ждал его. Лег на эту высокую траву на склоне, как на огромный зеленый лежак. В траве полз какой-то черный муравей. Этот трудяга, видимо, торопился к своей семье - тащил какую-то щепку. Его ждали - и он торопился. Этот черный маленький француз, не имевший ни гражданства, ни долгов. Просто полз туда, где его кто-то ждал.

– Прощай, маленький трудяга!

Потом перевернулся на спину и смотрел на небо. Долго так лежал и смотрел на это прекрасное высокое небо и облака на нем. Когда он в последний раз так смотрел? Только сквозь окно своего самолета, да и то мельком. А тут целых три дня! И он может еще находиться здесь, на пока еще его земле, его склоне и просто вот так смотреть! А может, это и есть то самое счастье, которого так не хватало ему раньше!

Хотел бы он вернуть себе ту прошлую жизнь, те последние десять лет? Наверное, нет… Точно - нет! Там уже не будет такого неба, и ты на него и смотреть-то не будешь, а только себе под ноги и на свой каменный забор, сквозь окна машины с охраной. И любить тебя снова будут только за деньги. А значит, не будут вообще и никогда. И кому объяснить, что был тот вечер, и та ночь, и утро потом. То самое утро, когда он проснулся.… И за это можно было все отдать. А он и отдал все. Но, оказалось, что взамен получил еще больше. Теперь у него было все! Он был свободен! Он любил! Только не было тех денег. Но зато появились это небо, эта трава, и та девушка в его сердце. И уже не важно, что он никогда ее не увидит. Главное, что он любил ее! А теперь хотелось просто раствориться на эти три дня в этом воздухе и больше не думать ни о чем. И забыть… Он заслужил ЭТО! Целых три дня! Какие-то насекомые, вспомнил он, живут всего один день и успевают прожить эту жизнь. А тут целых три! И если не пробегать мимо, и ценить каждый шаг по этой траве, какой огромной могут они показаться!

Вдалеке, с вершины своего холма, он увидел небольшую речку и отправился к ней. Это было совсем пустынное место. Где-то там, вдалеке, стояли какие-то домики с заборами и виноградниками, а здесь никого. Он разделся, снял с себя все и купался в этой прозрачной, уже такой теплой воде. Долго купался, смывая с себя ту прошлую свою жизнь, растворяясь в этой новой. Разве он мог позволить себе в том своем клубе, в бассейне вот так? И разве можно быть пьянее, нежели от этого воздуха и от всего того, что сейчас окружает его? А все вокруг тоже было наивно обнаженное и нетронутое. Или просто - сохраненное человеком. И эти голые деревья и кусты. Трава. Солнце, там, наверху. Оно

без стыда сияло и улыбалось ему. Какое счастье просто лежать на этой траве и знать, что ты свободен, как этот ласковый ветерок, как эта вода в реке, облака на небе! И каждая клетка твоя трепещет от этого счастья, и свободы, и желания жить! И теперь трава не гнулась под его ступнями, и солнце не отбрасывало его тени, а вода в реке не колыхалась от его прикосновений. Потому, что ненадолго он и стал этой травой, и рекой, и этим солнцем. И всем тем, что жило здесь, вокруг и повсюду…

Но все когда-нибудь кончается. И эти три дня тоже. Но кончается, только для того, что бы начинать что-то новое!

Что он будет делать теперь? Он не знал. Как его будут искать или преследовать, отбирать за долги этот замок. Но сегодня он просто уйдет отсюда. Поедет автостопом куда-то в Марсель. Будет работать в порту. У него еще достаточно сил. Он справится. Справляются же те несчастные бедняги, которые сюда причаливают на своих лодках, спасаясь откуда-то из своей Африки в поисках лучшей жизни. И все получится. Чем он хуже других? У него есть паспорт. Он прекрасно знает их язык. Пойдет преподавать русский местным таксистам…

И вот он уже останавливает прощальный взгляд на своем замке… Эти бронзовые литеры FV. Напротив дом ее, где они на мгновение были так счастливы. На сколько жизней хватит? И будет ли еще когда-нибудь так? Но главное, что это было. А значит, и есть где-то сейчас. Где-то там. В каком-то параллельном мире, в другом измерении это мгновение замерло и растянулось на целую вечность. Они и сейчас были там вместе. ОН и ОНА!

Его напоследок потянуло на тот обрыв, туда, где прервался полет его друга. Он уже поднимался на эту кручу. Сюда ни разу не приходил. Тогда его совесть не позволяла сделать этого. А сейчас, когда он уже был совершенно свободен от всего…

Как здесь высоко! И как его друг когда-то, стоя на этом краю, последние свои секунды превращал в целую жизнь и смотрел отсюда! И сейчас его взгляд пролетал над этими прекрасными полями и холмами, и уже летел над Парижем, где теперь реставрировали тот самый Собор, над той улицей, с которой, наверное, ушла эта румынская девочка. Летел над казино, которое щедро кормило свою маленькую страну на деньги людей, которые не знали, куда их девать - эти самые деньги. Над морем, которое соединяло все эти земли, а не разъединяло их. Да, и зачем нужны эти барьеры, когда люди просто должны быть вместе. Быть вместе и идти навстречу друг другу! И если он когда-нибудь снова будет богат, то, наверное, сумеет помочь кому-нибудь. Теперь уже сумеет точно…

41

– Что ты здесь делаешь?

Он не заметил, как появилась эта красивая всадница на своем черном скакуне, и теперь ее волосы развевались на ветру, а утреннее солнце обрамляло их края своим золотым светом. Он так долго ее ждал и искал, а теперь не был готов видеть ее снова.

– Жду тебя, – он совершенно опешил от неожиданности.

– Я не хочу, чтобы ты стоял там, на этом краю. Иди сюда… Иди ко мне, мой русский.

Она соскочила со своей лошади и бежала к нему. И снова, как когда-то, взяв его за руку, прижалась к нему. Он схватил ее, поднял на руки, и они так долго кружились на вершине этого холма. Потом он поставил ее на землю и, обнимая, глядя прямо в ее черные глаза, спросил:

– Ты меня любишь?

– Да. Я не могу больше без тебя. Я пыталась, но не смогла.

– И мы будем вместе? – спросил он.

– Да, если ты этого хочешь… Прости меня.

Он подсадил ее в седло скакуна, махнул ей рукой, зовя за собой, и помчался вниз с этого склона. А она скакала следом, и этот вежливый конь не стал обгонять его. Словно узнал и почуял в нем хозяина. Теперь пусть она гонится за ним. Больше она не денется от него никуда!

Наконец, он остановился у подножья горы. Она тоже спешилась, соскочила с лошади, подошла, взяла за руку и больше не отпускала. И так они шли по этой булыжной мостовой. Наконец, рядом и, наконец, вместе…