Фрайди [= Пятница, которая убивает; Меня зовут Фрайди]
Шрифт:
Всем нам было отнюдь не скучно — ведь у каждого имелся свой индивидуальный компьютер с полным набором услуг. Люди настолько привыкли сегодня к компьютеру, что нередко забывают, каким «окном» в целый мир может служить обычный терминал. Некоторые (часто и я сама) пользуются компьютером лишь для заполнения счетов, телефонных звонков и прослушивания последних известий, и тем самым здорово сужают рамки его возможностей. Если обладатель компьютера согласен немного заплатить за услуги, терминал может дать ему практически все — любые наслаждения, кроме тех, что
Музыка? Я могу заглянуть на сегодняшний концерт в Беркли, но это еще что — я могу заглянуть на концерт, состоявшийся в Лондоне десять лет назад, и эффект присутствия будет точно такой же, как на любой сегодняшней программе. Электронам нет дела до времени, как только какая-то информация попадает в компьютерную сеть, время для нее застывает, и все, что необходимо помнить, это — необъятное наследие прошлого всегда к вашим услугам, стоит лишь набрать нужный код.
Босс послал меня в школу, состоящую лишь из компьютерного терминала, и в этой школе у меня было гораздо больше возможностей, чем у любого студента Оксфорда, Сорбонны и Эдинбурга в далеком прошлом.
Сначала мне вообще казалось, что школа — это какой-то камуфляж. В мой первый день в «Паджаро» мне было сказано, чтобы я доложила о себе главному библиотекарю, милому, добрейшему старикану профессору Перри, с которым я познакомилась, еще когда проходила основной курс подготовки. Он здорово суетился сейчас — еще бы, библиотека Босса наверняка оказалась самой громоздкой и сложной для перевозки из империи в «Паджаро». У профессора Перри, вне всяких сомнений, впереди была огромная работа — на недели, а то и на месяцы — по приведению в полный порядок всего его хозяйства… Тем временем Боссу придется довольствоваться порядком относительным. Да и чудаческая привязанность Босса к бумажным книгам, составлявшим большую часть его библиотеки, а не к кассетам, дискам и микрофильмам — не облегчала задачу старика Перри.
Когда я явилась к нему и доложила о себе, он посмотрел на меня без особой радости, указал на небольшой закуток в углу и сказал:
— Мисс Фрайди, почему бы вам не сесть вон там?
— А что я должна делать?
— А? Ну… Пока трудно сказать. Но, вне всяких сомнений, мы скоро получим указания. М-мда… Я, видите ли, сейчас очень занят, мм-м… И помощников у меня чрезвычайно мало, а без них я, как без рук… Так вот, может быть, вы, чтобы как-то войти в нашу атмосферу, э-ээ, займетесь чем-нибудь, что… вам самой по душе, а? Познакомитесь с оборудованием… Да-да, с оборудованием. Словом приступайте.
Ничего особенного в здешнем оборудовании не было, разве что добавочные клавиши на приборной доске компьютера, обеспечивающие прямую связь с несколькими крупнейшими библиотеками мира — Гарвардской библиотекой, Вашингтонской библиотекой Атлантического союза, Британским музеем, — минуя обычную бюрократическую процедуру. Да, и еще — уникальная возможность прямого доступа к личной библиотеке Босса. Я легко могла бы читать его бумажные книги на своем терминале, если бы захотела, даже не прикасаясь к фолиантам, а переворачивая страницы
Этим утром в торопливых поисках индекса Туланской университетской библиотеки (лучшей в Республике Одинокой Звезды), чтобы раздобыть историю старого Виксберга, я наткнулась на антологию спектральных различий звезд и… не смогла от нее оторваться. Почему? Сама не знаю, со мной иногда такое бывает.
Я все еще читала трактат об эволюции звезд, когда меня отвлек профессор Перри, предложив сходить пообедать. Мы отправились обедать, но перед этим я быстренько набросала для себя, какого рода математические пособия мне понадобятся — астрофизика захватила меня, но чтобы хоть как-то разобраться в ней, нужно знать ее язык.
В этот день я позанималась еще немного со Старым Виксбергом, отыскала забавную музыкальную пьесу, когда-то поставленную в этом городе, а остаток дня провела за просмотром бродвейских мюзиклов тех счастливых лет, когда Северо-Американская федерация еще не раскололась вдребезги. Почему, интересно, сейчас уже невозможно писать такую музыку? Наши предки умели веселиться! Я лично получила огромное удовольствие от «Принца-студента» и от «Моей прекрасной леди» и отметила для себя еще десяток подобных спектаклей, чтобы просмотреть их потом. (Это и называется «ходить в школу»?)
На следующий день я решила как следует заняться изучением серьезных предметов, в которых мало разбиралась — я резонно решила, что, как только мои преподаватели укажут мне на мою область, у меня не останется времени на что-то для души. Еще бы! Прежние тренировочные курсы в системе Босса отнимали у меня куда больше двадцати четырех часов в сутки. Но за завтраком моя подруга Анна спросила меня:
— Фрайди, что ты можешь сказать мне о влиянии Людовика XI на французскую лирическую поэзию?
Я растерянно замахала ресницами:
— Это — как приз в лотерее? Для меня «Людовик» звучит, как название сыра. Единственный французский стишок, который я знаю, это «Мадемуазель из Армантьера», но он, наверно, не в счет…
— А профессор Перри сказал, что об этом надо спросить именно тебя.
— Это просто розыгрыш, — пожала я плечами и пошла в библиотеку. Там я сразу наткнулась на старика Перри.
— Доброе утро, — вежливо поздоровалась я с ним. — Анна сказала, что вы послали ее ко мне, спросить про влияние Людовика XI на французскую лирическую поэзию.
— Да-да, конечно, но… Вы бы не могли сейчас не мешать мне, а? Тут такая сложная программа попалась… — И он уткнулся в свои программы, забыв о моем существовании.
Растерянная и слегка раздраженная, я принялась за Людовика XI. Через два часа я вышла глотнуть свежего воздуха. Я ничего не выяснила насчет поэзии — насколько я могу судить, Король-Паук в жизни не придумал ни одной рифмы и даже не покровительствовал искусствам. Но я много узнала о политической жизни пятнадцатого века… Жуть! По сравнению с нравами той эпохи мои собственные маленькие переделки показались мне детскими играми.