Фрегат 'Паллада'
Шрифт:
Я ехал мимо старинной, полуразрушенной стены и несколька башен: это остатки крепости, уцелевшей от времен покорения области. Якутск основан пришедшими от Енисея казаками, лет за двести перед этим, в 1630-х годах. Якуты пробовали нападать на крепость, но напрасно. Возникшие впоследствии между казаками раздоры заставили наше правительство взять этот край в свои руки, и скоро в Якутск прибыл воевода.
Еще я видел больницу, острог, казенные хлебные магазины; потом проехал мимо базара с пестрой толпой якутов и якуток. Много и русского и нерусского, что со временем будет тоже русское. Скоро я уже сидел на квартире в своей комнате за обедом.
После обеда я пошел к товарищам, которые опередили меня.
"Где я могу купить шубу?" - спросил я одного из якутских жителей, которых увидел у товарищей. "Вам какую угодно: лисью, тарабаганью, песцовую или беличью?" - спросил он. "Которая теплее".– "Так медвежью хорошо". "Ну, медвежью".– "Азойно (тяжело) будет в медвежьей", - промолвил другой. "Так песцовую".– "Теперь здесь мехов никаких не найдете..." - заметили мне. "В Якутске не найду мехов!" - "Не найдете; вот если б летом изволили пожаловать, тогда дивно бывает мехов: тогда бы славный купили, какой угодно, и дешево".– "А вот тогда-то бы и не купил: зачем мне летом мех?"
"Лучше всего вам кухлянку купить, особенно двойную..." - сказал другой, вслушавшийся в наш разговор. "Что это такое кухлянка?" - спросил я. "Это такая рубашка из оленьей шкуры, шерстью вверх. А если купите двойную, то есть и снизу такая же шерсть, так никакой шубы не надо".
"Нет, это тяжело надевать, - перебил кто-то, - в двойной кухлянке не поворотишься. А вы лучше под одинакую кухлянку купите пыжиковое пальто, вот и всё".– "Что это такое пыжиковое пальто?" - "Это пальто из шкур молодых оленей".
"Всего лучше купить вам борловую доху, - заговорил четвертый, - тогда вам ровно ничего не надо".– "Что это такое борловая доха?" - спросил я. "Это шкура с дикого козла, пушистая, теплая, мягкая: в ней никакой мороз не проберет".
"Помилуйте!– сказал тут еще кто-то, - как можно доху? шерсть лезет".– "Что ж такое, что лезет?" - "Как что: в рот, в глаза налезет?" - "Где ж мне купить доху или кухлянку?" - перебил я. "Теперь негде: вот если б летом изволили пожаловать, - дружно повторили все, - тогда приезжают сюда сверху, по Лене, из Иркутска, купцы; они закупают весь пушной товар".
"Торбасами не забудьте запастись, - заметили мне, - и пыжиковыми чижами".– "Что это такое торбасы и чижи?" - "Торбасы - это сапоги из оленьей шерсти, чижи - чулки из шкурок молодых оленей".
"Но, главное, помните, меховые панталоны", - сказал мне серьезно один весьма почтенный человек. "Нет, уж от этого позвольте уклониться".– "Ну, помянете меня!" - сказал он пророческим голосом. "Не забудьте также мехового одеяла", - прибавил другой. "Зачем же меховые панталоны?" - с унынием спросил я: так напугали меня все эти предостережения! "А если попадете на наледи..." - "Что это такое наледи?" - спросил я. "Наледи - это не замерзающие и при жестоком морозе ключи; они выбегают с гор в Лену; вода стоит поверх льда; случится попасть туда - лошади не вытащат сразу, полозья и обмерзнут: тогда ямщику остается ехать на станцию за людьми и за свежими лошадями, а вам придется ждать в мороз несколько часов, иногда полсутки... Вот вы и вспомните о меховых панталонах".
"Ну а меховое одеяло зачем?" - спросил я. "На Лене почти всегда бывает хиус..." - "Что это такое хиус?" - "Это ветер, который метет снег; а ветер при морозе - беда: не спасут никакие панталоны; надо одеяло..." - "С кульком, чтоб ноги прятать", - прибавил другой. "Только всё летом!" повторяют все. "Ах, если б летом пожаловали, тогда-то бы мехов у нас!.."
Меня даже зло взяло. Я не знал, как быть. "Надо послать к одному старику, - посоветовали мне, - он, бывало, принашивал меха в
Стало быть, нельзя и ехать, потому что нельзя ничего достать, купить? Всё можно: а tout malheur remde. Видя мое раздумье, один из жителей посоветовал обратиться к Алексею Яковличу, к Петру Федорычу или к Александру Андреянычу да Ксенофонту Петровичу: у них-де должны быть и дохи и медвежьи шкуры. "Кто это Алексей Яковлич и Петр Федорыч?" - "А вот они: здешние жители, один управляет тем, другой этим".– "Но я не имею удовольствия их знать..." А<лексей> Я<ковлич>, П<етр> Ф<едорыч> и А<лександр> А<ндреяныч> сами предупредили меня. Они начали с того, что позвали к себе обедать и меня и товарищей, и хотя извинялись простотой угощения, но угощение было вовсе не простое для скромного городка. У них действительно нашлись дохи, кухлянки и медвежьи шкуры, которые и были уступлены нам на том основании, что мы проезжие, что у нас никого нет знакомых, следовательно, все должны быть знакомы; нельзя купить вещи в лавке, следовательно, надо купить ее у частного, не торгующего этим лица, которое остается тут и имеет возможность заменить всегда проданное.
Но ведь этак, скажут мне, не напасешься вещей, если каждый день будут являться проезжие, и устанешь угощать: оно бестолково. Если каждый день будут проезжие, тогда будет и трактир; если явятся требования на меха, тогда не всё будут отсылать вверх, а станут торговать и здесь. В том-то и дело, что проезжие в Якутске - еще редкие гости и оттого их балуют пока. Но долго ли это будет? сомневаюсь. Еще несколько лет - и если вы приедете в Якутск, то, пожалуй, полиция не станет заботиться о квартире для вас, а вы в лавке найдете, что вам нужно, но зато, может быть, не узнаете обязательных и гостеприимных К<сенофонта> П<етровича>, П<етра> Ф<едорыча>, А<лексея> Я<ковлича> и других.
Вот теперь у меня в комнате лежит доха, волчье пальто, горностаевая шапка, беличий тулуп, заячье одеяло, торбасы, пыжиковые чулки, песцовые рукавицы и несколько медвежьих шкур для подстилки. Когда станешь надевать всё это, так чувствуешь, как постепенно приобретаешь понемногу чего-то беличьего, заячьего, оленьего, козлового и медвежьего, а человеческое мало-помалу пропадает. Кухлянка и доха лишают употребления воли и предоставляют полную возможность только лежать. В пыжиковых чулках и торбасах ног вместе сдвинуть нельзя, а когда наденешь двойную меховую шапку, или, по-здешнему, малахай, то мысли начинают вязаться ленивее в голове и одна за другою гаснут. Еще бы что-нибудь прибавить, так, кажется, над вами того и гляди совершится какая-нибудь любопытная метаморфоза.
Всё это надевается в защиту от сорокаградусного мороза. "Сорок градусов!– повторил я, - у нас когда и двадцать случится, так по городу только и разговора, что о погоде: забудут всякие и политические и литературные новости".– "У вас двадцать хуже наших сорока", - сказал один, бывавший за Уральским хребтом. "Это отчего?" - "От ветра: там при пятнадцати градусах да ветер, так и нехорошо; а здесь в сорок ничто не шелохнется: ни движения, ни звука в воздухе; над землей лежит густая мгла; солнце кровавое, без лучей, покажется часа на четыре, не разгонит тумана и скроется".– "Ну а вы что?" - "А мы - ничего, хорошо; только дышать почти нельзя: режет грудь".– "Вы что делаете в эти морозы?" - спросил я одну барыню. "Визиты, - говорит, - делаем".– "Что вы!.." - "Да как же? а в Рождество, в Новый год: родные есть, тетушка, бабушка, рассердятся, пожалуй, как не приедешь".