Фрэнк Синатра: Ава Гарднер или Мэрилин Монро? Самая безумная любовь XX века
Шрифт:
Перальта смотрел на эксцентричную американку хмуро и качал головой:
— Не дело затеяли, синьора, не дело…
— Дайте мне лошадь и быка — и я покажу вам, чего стою! — Она бросила несговорчивому тореро кошелек с деньгами. — До чего же противно, когда упрямцы спорят на пустом месте!
Перальта уступил: дал странной синьоре лучшую лошадь и вывел быка.
Ава ловко взлетела в седло — уж этому она у своих испанских друзей научилась. Жаль, что нет камеры. Очень жаль… И никаких зрителей… Черт, стоило бы притащить сюда хотя бы пяток друзей, чтобы было кому описывать ее смелость…
Размахнувшись, Ава изо всех сил вонзила в быка пику. Бычья кожа оказалась куда крепче, чем она полагала, пика лишь больно царапнула и напугала животное. Бык издал боевой рев. Лошадь взвилась на дыбы и сбросила наездницу. Ава вскочила, рванулась прочь от опасности, но разъяренный бык был слишком близко. Налитые кровью глаза, угрожающе выставленные вперед рога — он медленно двигался к ней. Ава закрыла лицо ладонями, пытаясь хоть как-то защититься от удара, но это не спасло — бык пырнул ее в щеку.
Зажимая рану, она смотрела на падающие в песок капли крови и не могла даже закричать. Ава была в шоке. Боли она почти не ощущала, паралич сразил от ужасающей мысли: с красотою покончено! А значит, и с кино, и с поклонением мужчин, и с женской властью над всеми двуногими, к которой она так привыкла. Одно мгновение — и уродство на всю жизнь! Это было страшнее смерти.
На следующий день она примчалась в Лондон, к одному из лучших пластических хирургов. Обработав поверхностную ссадину, врач сказал, что нет надобности срочно что-либо предпринимать, надо просто подождать, пока заживет царапина. Но у Авы не прекращалась истерика, она отменила все съемки и выходы в свет. Щека быстро зажила, и только самый пристальный взгляд мог заметить едва различимый шрам. Но убедить в этом саму актрису не мог никто.
Снявшись в нескольких неудачных картинах, Ава Гарднер заперлась на два года в своем доме, целыми днями слушала пластинки и очень редко выезжала в город. В конце концов затворничество ей наскучило, она продала особняк и купила квартиру в Мадриде.
«Потерялась девочка в толпе. Не позову, скрывая слезы»
— Чудесная конура, правда, Боги? Я буду веселиться так, что чертям тошно станет! — Она ткнула пальцем в пол. — Прямо подо мной апартаменты изгнанного аргентинского диктатора Перрона. Тот еще зануда! Он, думаю, и до канал свою распрекрасную Эвиту. Теперь за меня взялся. Однажды старый пердун даже вызвал полицию! — тараторила она, обрадованная появлению гостя. Хамфри Богарт был не только ее другом, он был и другом Фрэнка. Сняв плащ, Боги осмотрел холл, ища вешалку.
— «О, радостью звенят под небом голоса! И пиршество вас ждет, любимые друзья!» — раздалось из соседней комнаты. Явилась странная троица, словно сбежавшая с карнавала: обтягивающие трико, атласные плащи, бумажные цветы в волосах не слишком молодой синьоры. На мятых лицах следы затянувшейся вечеринки.
Высокий и гибкий юноша раскланялся перед Богартом, церемонно махнув по паркету мятой шляпой с общипанными перьями. Обрюзгшая женщина
— Уф-ф! — Ава недовольно поморщилась. — Яже предупреждала: сегодня у меня гость! Какого черта! Брысь, живо уматывайтесь отсюда! — Она распахнула дверь и лишь после того, как компания, громко хохоча, скатилась по широкой лестнице подъезда, заперла замок.
— Ты и впрямь весело живешь, моя босоножка. — Хамфри Богарт вздохнул, усаживаясь за стол с грязной посудой. — О вечеринках в доме Гарднер шумят даже у нас. Ты завлекаешь в свои сети, сирена, здешнюю богему: молодых актеров, тореро, музыкантов, студентов. Вино и страсти льются рекой.
— А на вилле Синатры вы сидите паиньками? — Ава прищурилась, словно силясь рассмотреть правду, и быстро сдвинула кучу посуды на край стола.
— Милая! Знаешь, у меня впечатление, что блиц-романы Фрэнка затеваются не просто так, а чтобы какой-нибудь трепач вроде меня все тебе выложил, и ты бы завелась от ревности. Ведь, честно говоря, предаваться беспутству ему просто некогда. Твой муженек снова вертится как белка в колесе. Да и я рабочая лошадка. Вот, полюбуйся — завязал с выпивкой. Полный сухой закон. — Хамфри достал с резной полки на стене и поставил на стол бокалы. Из сумки явилась бутылка «Малаги». — Для тебя сладенькое.
Ава вынула из холодильника виски, содовую и, заметив отрицательный знак Богарта, добавила кувшин с апельсиновым соком.
— Ив который раз ты завязал, Боги?
— Думаю, в последний. У меня ведь, как и у Фрэнки, нет времени на безумства.
— А у меня для безумств время всегда найдется. Завтра я тебе покажу все как есть. Гитары, танцы, песни. Фламенко — это потрясающе, страсть в чистом виде. Это коррида между мужчиной и женщиной!
— Боюсь, твои «придворные» частенько путают искусство и реальность. — Богарт налил себе в стакан сок.
— Уж они точно — шарахнутые! Один идиот — молоденький танцор фламенко — все требовал от меня любви, а потом открыл окно и выпрыгнул! Клянусь! Я даже не успела сообразить, в чем дело! Они здесь все от меня с ума сходят.
— Их можно понять. Ты же не на экране. Ты живая и ты манишь. — Хамфри окинул ее взглядом ценителя. Налет ошалелой богемности чрезвычайно шел Аве. Чувствовалось, что здесь она полностью свободна душой и телом — королева придворных босяков. Арабский балахон из тонкого шелка, съезжающий с голого плеча, мерцающий разноцветными камушками испанский гребень в небрежно сколотых волосах, связка звенящих монист на груди. — Обалденная секси. Святой не устоит.
— Ты еще обвини меня в совращениях! — Ава встряхнула бокалом с виски, звякнув кусочками льда. — Этот самоубийца хренов свалился прямо на балкон к Перрону. Старик решил, что на него напали враги, пытался отстреливаться. Шуму было! Полиция, то да се… Еле втолковали ему, что это такая шутка.
— Ну а спортивную машину другого горе-поклонника ты молотила гаечным ключом тоже шутя?
— А… Бр-р-р! Противно даже вспоминать. Этот идиот вздумал катать перед моим домом каких-то шлюх. Вызывал ревность! — Ава одним махом осушила бокал и потянулась за бутылкой.