Фреска судьбы
Шрифт:
— Умеете вы подбодрить человека, — с досадой сказала она. — Только про салат ничего не рассказывайте, иначе сегодня вечером я останусь голодной. Водку-то вы хоть пьете?
— Водку — да, — улыбнулся Белкин. — Если вы не против, я постою здесь, — добавил он. — С собакой в магазин не пускают.
Марго и отец Андрей скрылись в гастрономе, а Белкин остался снаружи. Он стоял в рассеянной задумчивости. Пятнистая собака сидела рядом с ним, неподвижная и спокойная, как сфинкс. Влажный вечерний город был ярко освещен рыжими фонарями. Снова начал накрапывать дождь. Мимо, щупая мокрую дорогу фарами и надсадно
— Москва, Москва… — пробормотал Белкин, провожая рассеянным взглядом пробегающие машины. — И куда же ты мчишься, дорогая?
Наконец с покупками в руках появились Марго и дьякон. Лицо Белкина просветлело, и он шагнул им навстречу.
Квартирка у историка Белкина оказалась небольшой, но уютной. На выцветших бежевых обоях висели картины и гравюры в изящных багетах. В углу маленькой гостиной стоял торшер на витой бронзовой ножке. Стеллажи, занимавшие одну из стен, были полностью уставлены книгами. Тут же стояли фотографии — в основном черно-белые, старые, в деревянных дешевых рамках. Сквозь стекла благостно и спокойно взирали на мир лица родственников и друзей доцента, многих из которых, по всей вероятности, уже не было в живых. Несмотря на идеальный порядок, а может — благодаря ему, комната имела какой-то странный, неживой и нежилой вид.
Показав гостям комнату, Белкин увлек их на кухню. По всему было видно, что в последние годы кухня стала самым обитаемым местом в квартире. Возле мусорного ведра, приютившегося в углу, выстроились разнокалиберные бутылки, как потрепанный отряд ополченцев, проигравших бой и сдавшихся на милость врагу.
Белкин перехватил взгляд Марго, слегка порозовел и заговорил быстрым, сбивающимся голосом, суетливо размахивая руками:
— Друзья мои, устраивайтесь поудобнее и не обращайте внимания на бардак. Особенно вы, Марго. Могу себе представить, какое омерзение вызывают у вас эти litora castis inimical puellis [2] С вашего позволения, я на пять минут отлучусь. Мне нужно переодеться к ужину.
2
Берега, враждебные чистым девам (лат.).
Историк как-то нелепо хихикнул и бочком вышел из кухни.
Марго огляделась. На кухне и в самом деле было уютно. Над столом висел оранжевый абажур с длинной бахромой. К тому же за окном шумел дождь, и от этого сидеть в теплой кухне под оранжевым абажуром было вдвойне приятно.
Пока Белкин переодевался, Марго быстро нарезала закуску и разложила ее по тарелкам. Дьякон тем временем мелко порубил зелень и посыпал ею соленую красную рыбу. Вскоре вернулся и историк. Он был одет в строгий темно-синий костюм. В петлице пиджака красовалась китайская роза.
— О боги, какая красота! — прогудел Белкин, увидев накрытый стол. — Воистину женские руки способны делать чудеса!
— Перестаньте расточать комплименты, если не хотите остаться без ужина, — строго сказала ему Марго.
Ученый приподнял брови и улыбнулся:
— Вы не
— Только заслуженные. А разложить мясо по тарелкам способен даже… даже ваш Гектор.
Услышав свое имя, пес, вошедший на кухню вслед за Белкиным, поднял голову и гавкнул. Марго вздрогнула, и Белкин строго сказал псу:
— Ну? И зачем ты, хулиган, пугаешь нашу гостью? Иди, попроси прощения.
Пес вильнул хвостом и с опущенной головой приблизился к Марго. Опасливо поглядывая на пса, она коснулась пальцами его белой, гладкой головы и сказала:
— Хороший песик. Иди к папочке.
Пес, однако, не спешил отходить.
— Вы ему понравились, — с мягкой улыбкой сообщил Белкин.
Марго пожала плечами.
— Конечно. Он же кобель.
Наконец сели за стол. Выпили по первой, закусили. Лицо Белкина слегка порозовело, хотя на нем по-прежнему лежала как бы печать запустения, такого же чистого и незыблемого, какое царило в гостиной.
— А вы, отец Андрей, простите, при какой церкви служите? — поинтересовался Белкин у дьякона, ловко подхватывая вилкой кусок буженины.
— Прислуживаю в храме святого Иоанна Предтечи, — ответил тот.
— Как же вас на все хватает — и лекции читать, и в храме э-э… работать?
— В храме я прислуживаю только по субботам и воскресеньям. В будни, с благословения Святейшего Патриарха, читаю лекции в университете. Занимаюсь миссионерской деятельностью. Если, конечно, это можно так назвать.
— Отчего же нельзя? — одобрительно прогудел Белкин. — В наше дикое время без миссионеров никак. Современный человек уверен, что ежели из крана сама собой льется вода, а микроволновая печь сама печет пирожки, то и вопрос первопричины бытия решается сам собой. Однако цивилизация, даже такая развитая, как наша, не способна заменить людям Бога.
— С развитой как раз все проблемы, — вздохнул дьякон.
Белкин посмотрел, прищурившись, на вилку и сказал:
— Вы правы. Люди смотрят на звездное небо и знают, что над головами у них летают не ангелы, а искусственные спутники. Человек умудрился наследить даже на Луне. Какие уж тут тайны!
— Значит, вы разочаровались в науке? — осведомился дьякон.
— Если считать, что я когда-то был ею очарован, то да, — с печальной улыбкой ответил Белкин.
— По-вашему выходит, что наука вредит человечеству? — спросила Марго, посчитав, что и для нее пришло время вмешаться в разговор.
— Телу, конечно, нет, — ответил, поворачиваясь к ней, Белкин. — Но душе — определенно.
— Если допустить, что в теле человека действительно есть душа, — с умным видом заметила Марго.
Белкин несколько секунд смотрел на нее в упор и лишь затем ответил:
— Все в мире говорит о ее наличии. В несовершенном мире мы грезим о совершенстве, в конечном — о бесконечности. Откуда в конечном теле это знание бесконечного? Ведь если человек всю жизнь ест соль и никогда не пробовал сахара, то вряд ли он сможет представить себе его вкус. А мы представляем, причем вполне определенно. Мы просто отвыкли доверяться своему чутью. А ведь чутье надежнее переменчивой и избирательной памяти.
— И все же я на стороне науки, — сказала Марго. — По крайней мере, благодаря ей я знаю, почему я не улечу в небо, как бы высоко я ни подпрыгнула.