Фреска судьбы
Шрифт:
— Да здесь, у Слащева. — Пирогов вздохнул и повел медвежьими плечами. — Посудите сами, господа, ну куда мне идти? Дома нет, жены и детишек тоже, осталась одна только родина. Буду воевать с красными.
— Вы это серьезно? — все еще не верил своим ушам Алеша.
— Вполне, — ответил Пирогов.
Алеша повернулся к артисту, ожидая с его стороны колкостей и острот, но вместо этого тот, к полному изумлению Алеши, произнес короткую, но прочувствованную речь.
— Господин Пирогов, это слова настоящего мужчины и дворянина, — сказал он почти торжественно. — Не думал, что вы на это способны,
Он протянул толстяку руку, и тот с жаром ее пожал.
— Так жаль с вами расставаться, друзья, — расстроенно произнес Пирогов. — А давайте со мной! Нет, правда, господа! Будем вместе бить красную нечисть! Алеша, вы как?
Алеша покачал головой.
— Нет, Павел Афанасьевич, воевать я не пойду.
— Почему?
— Мне нужно в Москву. Если я доберусь до Москвы, я принесу родине гораздо больше пользы, чем на передовой. Только не спрашивайте меня ни о чем. Я не могу вам сейчас ничего рассказать. Лучше давайте обнимемся на прощание.
— Давайте!
Они крепко обнялись. Пирогов всхлипнул, разжал объятия и повернулся к артисту.
— Ну а вы, господин Браккато?
— Я бы с радостью, но я дал слово Алексею, что буду сопровождать его до самой Москвы.
— Да, вы правы, — согласился Пирогов. — Его нельзя оставлять одного. Берегите его, идальго.
Пирогов соскочил с телеги.
— Мы можем вернуться и подвезти вас, — предложил Алеша.
Пирогов мотнул всклокоченной головой.
— Нет, не стоит. У вас впереди дальняя дорога, а возвращаться — плохая примета. Сам дойду. Надеюсь, мы еще когда-нибудь свидимся. И тогда я… Тогда мы… А, чего там! — неожиданно махнул он рукой и отвернулся, чтобы скрыть выступившие слезы. — Ну, прощайте!
Пирогов хлопнул лошадку ладонью по крупу, повернулся и, не произнося более ни слова, зашагал обратно к вокзалу. Алеша и артист с минуту смотрели Пирогову вслед, потом циркач отвернулся, взял в руки вожжи и сказал:
— Ну вот, теперь нас только двое.
— Да, — отозвался Алеша. — Двое.
— Поехали, что ли?
— Да, идальго. Надо ехать.
Артист шлепнул лошадку вожжами по крупу, и она бодро засеменила копытами по пыльному большаку.
— Что же вы мне ничего не говорили про вашу сестру? — поинтересовался артист.
— Потому что нет никакой сестры, — ответил Алеша.
— Так это вы нарочно Слащеву наплели?
— Да, — признался Алеша. — Я проговорился про Москву и понял, что нужно врать дальше, иначе он не отстанет.
— А ваш батюшка? Он действительно умер? Или это тоже вранье?
— Нет, это правда, — грустно ответил Алеша. — Он умер несколько дней назад.
— Как это случилось?
Алеша снял фуражку, пригладил ладонью светлые непослушные волосы, снова накрыл их фуражкой и сказал:
— Мы были в Севастополе. Хотели уплыть из России в Турцию, а потом перебраться в Париж, у нас там родственники. Но потом кое-что случилось, и мы решили вернуться в Москву. То есть отец решил вернуться, но не успел.
— Что произошло?
— Мы зашли в ресторацию пообедать… В городе тогда был настоящий кошмар. На рынках открыто торговали кокаином. По улицам ходили девочки… ну, знаете, такие…
— На таких сборищах всегда много пьяных, — сказал метатель ножей.
— И там был один артист, — продолжил Алеша, задумчиво глядя на проплывающие мимо деревья. — Господин Вертинский. Вы его наверняка знаете.
— Тот, что распевает песенки в костюме Пьеро?
— Ну да. Только в тот раз он был в черном фраке. И, вероятно, болен, потому что кашлял в платок и был очень бледен.
— С артистами это случается и без болезни, — заметил циркач.
— Господин Вертинский спел песню о юнкерах… Знаете, о тех, которые погибли в Борщаговке. «Я не знаю, зачем и кому это нужно? Кто послал их на смерть беспощадной рукой?» Публика приняла его очень хорошо. Были аплодисменты, слезы. Но тут один офицер… штабс-капитан, по-моему… поднялся со своего места и потребовал, чтобы Вертинский спел «Боже, царя храни». Очень грубо потребовал. И тогда один гражданский… совсем сухонький старичок… подбежал к штабс-капитану и закричал, чтобы тот убирался к чертям на передовую — воевать с большевиками. А потом влепил штабс-капитану пощечину. Штабс-капитан взял со стола бутылку и замахнулся на старика. Мой отец вскочил из-за стола, подбежал к офицеру и схватил за руку. Но другая рука у офицера была свободна. Он выхватил из кобуры пистолет и выстрелил отцу в грудь. Вот и все.
Алеша замолчал.
— Его арестовали? — спросил артист после паузы.
— Того офицера? Да, гвардейский патруль увел его из ресторана. А мой отец умер у меня на руках.
— Н-да, не повезло… — Артист, сам не любивший утешений и никогда не умевший утешать, отвернулся и стал смотреть на дорогу.
— Перед смертью папа велел мне отправляться в Москву, — продолжил Алеша.
— Значит, у вас есть миссия? — тихо спросил артист.
— Да. И чрезвычайно важная.
Артист покосился на Алешу.
— Может, хотя бы намекнете — что вы хотите доставить в Москву?
Алеша вздохнул.
— Я бы с радостью, но не могу. Это не моя тайна, вы же понимаете. Вы только не обижайтесь на меня, господин идальго.
— Я не обижаюсь. Значит, никаких денег у вас в Москве нет. Чем же вы собирались мне заплатить?
— У нас в квартире кое-что осталось. Серебро столовое, венецианское стекло… Мебель с инкрустацией, несколько фарфоровых и бронзовых безделушек. Если все это продать…
Идальго усмехнулся.
— Думаю, что все это продали без вас. А скорей всего, просто растащили.
— И теперь вы не захотите мне помогать? — осторожно спросил Алеша.
Артист усмехнулся.
— Напротив, теперь я сделаю это с еще большим удовольствием.
Алеша несколько секунд молчал, потом смущенно спросил:
— Почему?
Артист пожал плечами.
— Я к вам привык, — весело произнес он. — И разрази меня гром, если я не довезу вас до Москвы.
11. Иван Солнцев