Фригорист
Шрифт:
– Что это? – Дудин поднял дулом пистолет пиджак, который был на Стрелкове.
– Думает, так легче будет, – усмехнулся Макс, – все равно никуда не денется. Как же ты его упустил, Игорь?
– Потом, – отмахнулся Дудин, – давай за ним. Стреляй только тогда, когда будешь полностью уверен, что это он. Я ведь знаю, ты в бутылку попадаешь с закрытыми глазами, если ее за веревку тащить по гравию. Здесь не балуй, а то меня еще зацепишь. Иди, я ногу подвернул, – толкнул он Макса в спину.
Макс быстро сбежал по тропинке, ведущей на дно оврага, и замер, прислушиваясь. Свет фонарей, которые высились вдоль дороги, едва достигал места, где он остановился. Но уже взошла луна, полное лицо которой висело над ночным городом, поэтому видимость была не совсем нулевой. Перестав
– Ага, – прошептал Макс, делая несколько осторожных шагов.
То, что произошло потом с мужчиной, заставило Макса похолодеть и застыть с отвалившейся нижней челюстью. Сперва Макс подумал, что мужик просто решил пристроиться в укромном местечке по большому, потому, что тот торопливо расстегивал пояс и начал спускать штаны. Было не особенно хорошо видно, но Максу показалось, что под штанами у мужика ничего нет. То есть, не просто там трусов или еще чего, а совершенно ничего. Штаны упали вниз и рубашка осталась висеть в воздухе, хотя под нею ощущались очертания человеческого тела. Макс ходил изредка в церковь, особенно часто после очередного «заказа», поэтому, переложив оружие в левую руку, несколько раз осенил себя крестным знаменем. Пока же он стоял с разинутым ртом. Рубаха тоже упала на землю и только бейсболка парила на уровне головы. Голова вроде бы тоже была, бейсболка вдруг начала совершать круговые движения, словно ластиком с листа бумаги, стирая бледное лицо.
– Стоять, сука, – Макс услышал голос подкравшегося сзади Дудина, который, видя последние движения бейсболки, поднял пистолет и несколько раз пальнул в ее сторону.
Пробитая пулей, бейсболка упала, словно подстреленная птица.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Стрелков не пошел за женой – он был еще морально не готов предстать перед нею в своем новом качестве. Он решил все обдумать (его волновало, как он найдет Спирягина), а потому пришел в тот самый парк, где он стращал бабку-синюху, мстя ей за алчность и жестокость. На лавках почти никого не было, так что, удобно устроившись на одной из них, стоявшей на отшибе, Стрелков принялся размышлять. Он провел за этим занятием около получаса, когда его глаза, отдыхавшие после вчерашнего солнца в рассеянно-пасмурном свете высокого, выстеленного сплошным облачным покровом неба, уловили вдали знакомый силуэт. Слегка вихляющаяся походка, выдававшая в человеке отсутствие того, что обыватели гордо именуют здравым смыслом, со сквозящей в ней некой инфантильной расхлябанностью и беззаботностью, которыми отличаются тихопомешанные, показалась Стрелкову странно знакомой. Когда силуэт приблизился, Сергей признал в женщине вчерашнюю молодуху, спроваженную старой «коброй».
Он мечтательно, сам не зная чему улыбнулся. Женщина была все также густо накрашена. Она прошла мимо, ища, очевидно, пустые пивные бутылки. Опасаясь задерживаться в скверике как в прошлый раз, она направилась к противоположной стороне площади. Стрелков, не долго думая, нагнал ее и пошел сзади. На этот раз женщина не стала шляться по магазинам, разглядывать витрины. Что-то тихо напевая себе под нос, она брела по широкой улице, пока не свернула на менее широкую, более витиеватую и «пахучую». Потом, подобно тому как толстый кишечник переходит в тонкий, относительно приличная улица вывела ее в шагаловский мир. Выщербленный тротуар, нафаршированный колдобинами и рытвинами, принялся петлять с сатанинской скоростью, запах помоев бил в нос, клумбы заросли причудливо-пыльными джунглями вредных трав и лопухов, старые, покосившиеся домишки как-будто играли ставнями – те вихлялись на кривых окнах, давно некрашенные, раздолбанные, изобилующие трещинами и дырами. Стрелков с удивлением – ему редко приходилось скитаться по таким местам – наблюдал за торчащей из стены ветхого строения трубой, по которой канализационные отходы стекали прямо на землю.
У него в горле стоял ком, но он продолжал «преследовать»
Женщина дошла до еще добротного двухэтажного дома, с трудом открыла тяжелую, с тугой пружиной дверь, обитую выкрашенными в красно-коричневую краску железными листами, и вошла в тихий тенистый дворик. Стрелкову не удалось войти вместе с ней, он хлопнул дверью и замер, следя за реакцией женщины на шум. Но та как-будто не удивилась тому, что дверь сама собой открылась и закрылась. Это окончательно убедило Стрелкова, что гражданка не в себе. Она подошла к форточке в покосившейся раме, сунула туда руку и достала ключ. Потом подошла к двери, находящейся в трех шагах от форточки, в торце дома, сунула ключ в замочную скважину и, повернув, вошла внутрь. Стрелков держался как можно ближе к ней. На этот раз ему удалось проникнуть в дом вместе с хозяйкой. Он очутился в сумрачном и полупустом помещении, напоминающим сени. До его ноздрей донесся запах кошачьей мочи, он почесал нос, стараясь не думать о такой мелочи, как этот аммиачный аромат. Открыв обитую драным войлоком дверь, минуя комод доисторических времен, женщина прошла в кухню-туалет. Рядом с двухконфорочной газовой плитой, поблескивая чистотой, пристроился унитаз. Это неожиданное соседство, как, впрочем, и стерильность, находившемуся по грязным улицам Стрелкову казались вещью странной, почти несбыточной. Не задерживаясь тут, женщина продефилировала в комнату.
Круглый стол, обшарпанный диван, несколько стульев и массивный шифоньер из светлого дерева составляли ее скудную, почти отшельническую обстановку. В углу белела газовая печка, придавая дому что-то интимное и простодушно-сельское. В комнате было чисто, деревянные полы – вымыты, занавески – недавно постираны. Зато в так называемой спальне, куда проследовала женщина, царил настоящий кавардак. На небольшом столике валялись бумага, старые газеты, книги, брошюры, косметика – пузырьки, тюбики, куски ваты, карандаши. На кровати лежали какие-то тряпки, одежда, подушки без наволочек.
Женщина устало опустилась на застеленную грязным матрацем железную кровать, взяла со стоявшей по соседству этажерки зеркальце в пластмассовой оправе и принялась разглядывать свое наштукатуренное лицо. Потом, достав вату и смочив ее в какой-то жидкости, принялась его вытирать. Лишаясь краски, лицо ее преображалось, становилось моложе, светлее, привлекательнее. Словно Стрелков впервые видел этот вздернутый нос, пухлые мягкие губы, голубые глаза, чей отсутствующий взгляд казался ему теперь добрым, благожелательным, нежным. Низкий лоб чуть хмурился, но это придавало лицу женщины что-то детское, неловко-простодушное. Стрелкову страсть как захотелось заговорить с этой странной особой, в квартиру которой он проник, не спросясь ее согласия. Он кашлянул – она сделала слегка недоумевающую гримасу, рассеянно улыбнулась и продолжила счищать макияж.
– Не пугайтесь, – осмелился заговорить Стрелков, – меня просто невидно, а так, я совершенно нормальный…
В горле у него от волнения пересохло, он застыл, пристально вглядываясь в женское лицо.
– Сергей… меня зовут…
Он снова замолчал, слыша, как больно стучит сердце в груди и чувствуя как предательски дрожат ноги. Неуловимая тень прошла по лицу женщины, словно она размышляла о чем-то. Она еще больше нахмурилась, потом ее брови приняли исходное положение, она выпятила нижнюю губу, снова втянула и глуповато усмехнулась.
– А меня Ната… – просто ответила она и даже кокетливо улыбнулась.
– Очень приятно, – улыбнулся в ответ Стрелков широкой невидимой улыбкой. – Я видел вас на площади…
– Ты всегда меня видишь, – усмехнулась Ната, – не сидится тебе на месте… И зовут тебя не Сергей… Не знаю я никакого Сергея, – с упрямым видом добавила она, став вдруг серьезной и сосредоточенной.
«Ну, точно не в себе!» – подумал Стрелков и продолжил беседу, заинтригованный не меньше практикующего психиатра.