Фронт без линии фронта
Шрифт:
"произведением" Екатерины Александровны, И другие люди пишут нам в редакцию,
заходят... И с ними она успела поделиться тем, чем была богата: самым лучшим
из человеческих дарований--талантом человеческого общения, душевным теплом и
чуткостью. Всегда исполненная внутреннего достоинства, она не была ни
бойкой, ни шумной, совсем непохожей на тех, кого называют "заводилами", и
все-таки всегда притягивала к себе других. Ее жизнь как будто не была так
тесно,
судьба, ее радости и печали несли на себе печать времени. Тяжело
рассказывать грустную историю этих двух хороших людей. Тяжело говорить о
женщине, что и в самые мирные дни жила солдаткой. Она писала мужу и
оставляла письма у себя, потому что Рихарду можно было передать о ней лишь
самые короткие весточки.
"Милый Ика! Я так давно не получала от тебя никаких известий, что я не
знаю, что и думать. Я потеряла надежду, что ты вообще существуешь.
Все это время для меня было очень тяжелым, трудным. Очень трудно и
тяжело еще потому что, повторяю, не знаю, что с тобой и как тебе. Я прихожу
к мысли, что вряд ли мы встретимся еще с тобой в жизни. Я не верю больше в
это, и я устала от одиночества. Если можешь, ответь мне.
Что тебе сказать о себе. Я здорова. Старею потихоньку. Много работаю и
теряю надежду тебя когда-либо увидеть.
Обнимаю тебя крепко, твоя К."
Это последнее письмо, которое написала мужу Екатерина Александровна.
Она зачеркивала фразы, одни слова заменяла другими и не знала, что Рихард
уже заключен в одиночную камеру токийской тюрьмы.
Екатерина Александровна Максимова умерла 4 августа 1943 года в деревне
под Красноярском. Она так и не узнала о величии подвига, совершенного
Рихардом.
Спустя год и три месяца был казнен Зорге. Он не знал, что Катюши уже
нет в живых.
Да, трудно об этом писать, хотя люди, о которых идет речь, не склонны
были жаловаться на судьбу. И все-таки сказать об этом надо хотя бы для того,
чтобы еще раз воздать должное их мужеству и мужеству многих других семей,
живших в те годы по самым трудным законам эпохи. И еще для того, чтобы снова
противопоставить жизнь вымыслу: в жизни все суровее, проще, но ведь это и
есть подлинный героизм...
Мы все те же
– - В сороковом году, -- продолжает генерал, -- исполнилось пять лет с
тех пор, как Зорге последний раз приезжал в Москву. У нас он был известен
как Рамзай. Этим именем Зорге подписывал свои донесения, -- говорит генерал
и вновь открывает папки, читает одно сообщение за другим. Теперь это
документы архива, а всего четверть века назад каждый листок содержал
сведения
политики первого в мире социалистического государства.
Рихард Зорге не был разведчиком в обычном понимании этого слова. Он
действовал как исследователь, как политик, как дипломат. Анализ событий,
оценка происходящего, которые он проводил на месте, сделали бы честь
государственному деятелю.
Но для меня, когда я сегодня вчитываюсь в его письма, донесения,
главное даже не в этом. Человек пишет, коммунист пишет...
Январь 1940 года. "Дорогой мой товарищ, -- сообщает Зорге
руководителю.-- Получив ваше указание остаться еще на год, как бы мы ни
стремились домой, мы выполним его полностью и будем продолжать здесь свою
тяжелую работу. С благодарностью принимаю ваши приветы и пожелания в
отношении отдыха. Однако, если я пойду в отпуск, это сразу сократит
информацию".
Май 1940 года. "Само собой разумеется, что в связи с современным
военным положением мы отодвигаем свои сроки возвращения домой. Еще раз
заверяем вас, что сейчас не время ставить вопрос об этом".
12 июля 1940 года. "Клаузен болен сердцем. Лежа в постели, он работает
на рации".
Между тем приближалось самое трагическое для Зорге и его товарищей
время. Японская полиция усилила слежку. Работа усложнилась. Каждый шаг
требовал огромных усилий и изобретательства.
В то же время на деятельности группы не могла не сказаться та атмосфера
недоверия, подозрительности, беззакония, которая была у нас в стране в
период культа личности Сталина. Зорге не знал, что нет уже в живых его
друзей -- Берзина, Боровича, впоследствии посмертно реабилитированных. Он не
читал резолюций, которыми помечались некоторые из его донесений, в том числе
и предупреждение о начале войны: "В перечень сомнительных и дезинформирующих
сообщений".
И все же Зорге не мог не почувствовать перемен. И однажды в его письме,
по-прежнему деловом, содержащем строго отобранные факты и их анализ,
проглянула усталость, грусть...
"Макс, к сожалению, страдает столь серьезной болезнью, что нельзя
рассчитывать на возвращение прежней работоспособности. Он работает здесь
пять лет, а здешние условия могут подорвать здоровье самого крепкого
человека. Сейчас я овладеваю его делом и беру работу на себя.
Вопрос обо мне. Я уже сообщал вам, что, до тех пор пока продолжается
европейская война, останусь на посту. Поскольку здешние немцы говорят, что